лезете туда, куда не надо.
— Марика потеряла ребенка, понятно? Она хочет уехать не по тому, что ей больше заняться нечем. Марике просто очень тяжело. Она тебе не сказала?
Гор был потрясен. Он смотрел на меня, не моргая.
— Не вмешивая близких людей в свои проблем совсем не означает, что они не попадут под перекрёстный огонь. Поэтому я и спрашиваю: что будет дальше? Начнешь мстить за Мамона? За Марику? А что потом? Ты настолько погружен в контроль над ситуацией, что совсем не замечаешь, как ломаются твои самые близкие люди. Разве всё этого того стоит? Вначале я принимала наши отношения такими, какими они были. Но теперь, Гриш, всё изменилось. Ты мне небезразличен. Я переживаю за тебя, за твою сестру. И… Я боюсь, боюсь, что следующая пуля может угодить в тебя.
— Это жизнь…
— Нет, Гриш, это не жизнь. Это какая-то непонятная борьба. Я… Я не понимаю, как себя вести дальше. Ты не считаешься ни с чьим мнением. Что будет потом? Что будет с нами? Ты избавишься от меня, когда я стану неугодна? Или будешь постоянно очерчивать границы?
— Не надо преувеличивать…
— Я хочу быть с тобой, понятно? Но мне непонятно, хочешь ли ты этого?
— Разве неочевидно? — недовольным тоном спросил Гриша.
— Нет. Для меня это неочевидно. Ты должен, в первую очередь, решить для себя самого, что важно: работа и война или семья. У меня ребенок, Гриш. Ты об этом всегда знал. Я не хочу рисковать Наной. Но и тебя бросать я тоже не хочу. Допустим, я останусь. Где гарантии, что следующая пуля не будет предназначена мне или тебе? Будешь прятать нас? Это ведь совсем не про отношения. Будешь подозревать следующего молодого человека Марики? Я задаюсь всеми этими вопросами, и мне страшно. Мне кажется, что между нами должна возникнуть определённость. Момент, когда мы просто занимались любовью и ни о чем не думали — прошел.
Гор опустил взгляд и спрятал руки в карманах джинсов. Я ожидала от него ответа. Хоть какого-нибудь, но всё-таки ответа. После своей длительной тирады у меня во рту было сухо, а сердце всё еще бесновалось в грудной клетке. Мой этот спич получился случайно. Я зацепилась за то, что Гриша вновь пытался оставить меня за условной чертой. Поэтому я и не смогла остановиться. Это была не истерика, а просто попытка всё прояснить и понять, кто мы друг другу и что нас ждет завтра.
Он молчал. Сверлил тяжелым взглядом пол кухни и молчал. Тишина неприятно звенела в ушах.
— Неужели тебе совсем нечего мне сказать? — прошептала я.
Гор ничего не ответил. Он просто развернулся и вышел из комнаты. Эмоции накрыли меня с новой силой и я, не выдержала, бросив на стол кухонное полотенце, тоже вышла. Только вот Гриша ушел в другую комнату, а я — из квартиры.
Я ощутила неприятное чувство дежавю, когда неожиданно встретилась с Мамоном. Он неторопливо приближался ко мне со стороны детской площадки. Я спешила домой и на ходу доставала из сумочки ключи, когда заметила знакомую мужскую фигуру.
Однажды мы с Мамоном здесь уже встречались. Это был зимний вечер, и он повёз меня к Гору. Тогда я впервые увидела Гришу, не подозревая, что в будущем между нами завяжутся романтические отношения.
Лишь от одной мысли о Грише в грудной клетке что-то больно сжалось. После того как я ушла, мы больше не виделись и даже не созванивались. Прошло уже ровно одиннадцать дней. Не знаю, почему я так усердно считала каждый день, прожитый в нашем обоюдном молчании. Несмотря на то, что я всё высказала, легче мне совсем не стало. Не получалось избавиться от липкого и навязчивого чувства, что я совершаю огромную ошибку. Я должна бороться за наши отношения, а не тихонько прятаться и надеяться, что как-то всё само собой разрешится.
Удивленно наблюдая за тем, как ко мне продолжал приближаться Мамон, я подумала о том, что его послал Гриша. Но тут же поспешила избавиться от этой догадки. Нет, если бы Гриша действительно захотел со мной поговорить, он непременно приехал сам.
— Привет, — я попыталась сохранить в своем голосе расслабленность, но удивление задрожало в каждом звуке.
— И тебе не болеть.
После больницы Мамон всё еще выглядел немного слабым. Но взгляд по-прежнему был цепким и не очень дружелюбным.
Между нами повисла неудобная пауза. Мы никогда не стремились стать приятелями и общих дел у нас тоже не было. Поэтому наше пересечение в одной точке казалось слишком противоестественным.
— Я это… Узнать у тебя кое-что хотел, — Мамон почесал кончик носа большим пальцем, затем быстро сунул руку в карман синих джинсов. — Я так понял, у тебя с Гришей сейчас какие-то непонятки возникли.
— Можно и так сказать, — уклончиво ответила я.
— Был у него, а тебя там не нашел. Гор пришибленный ходит. Ничего не сказал мне, но я догадался. Короче, вы же с Марикой вроде как подружками стали, я прав?
— Да, мы очень сблизились.
— Это правда? — пронзительный взгляд Мамона будто бы вонзился в меня.
— Ты о чем?
— Я о ребенке. У нее выкидыш случился, и она решила нахрен уехать отсюда, это правда?
Я опустила взгляд и попыталась как можно спокойней втянуть новую порцию воздуха. Вся эта ситуация с Марикой до сих пор сильно тревожила меня. Мы недавно созванивались. Я, конечно же, ничего ей не рассказала о ссоре с Гришей. Незачем было ее нагружать своими проблемами и давать повод мучиться из-за чувства вины. Марика в нашей размолвке с Гором не была виновата.
— Правда, — тихо ответила я и снова подняла взгляд на Мамона.
Что-то в его облике на несколько секунд изменилось. Исчезла привычная жесткость и плечи опустились так, словно на них обрушилась непомерная тяжесть.
— Понятно, — выдохнул он. — Что думаешь, у меня есть шанс как-то всё это разрулить?
Я совсем не понимала, почему такие серьезные и личные вопросы Мамон задавал именно мне? Неужели у него нет более подходящей компании, чтобы всё это обсудить? Я тут же вспомнила слова Марики по поводу Мамона. Она была к нему настроена категорично и возможно у нее на это имелись свои причины. В Мамоне действительно затаилась некая жесткость. Он отталкивал своим недружелюбным тяжелым взглядом. Но та тревога,
