— Когда можно будет подписать договор? — уточняю у Антона.
— Да хоть завтра. В какой половине дня ты сможешь подъехать?
— Давай во второй, ближе к вечеру.
На следующий день я знакомлюсь с владельцем квартиры. Им оказывается приятный мужчина лет сорока, с обаятельной улыбкой и прямым взглядом. Я подписываю договор на полгода, оплачиваю первый месяц проживания и рассчитываюсь с Антоном. На балансе снова жалкие крохи остаются. Ничего, я справлюсь.
— Здорово, систер, поздравляю! — обнимает меня Лара. — Я тоже с новостями. Ходят слухи, что наш ресторан собираются кому-то продать.
— Так, подожди, это хорошая или плохая новость?
— Пока не знаю. Но хуже Антона Борисовича никого нет. Мы с девчонками пашем по десять часов за жалкие копейки, выживаем только на чаевые. Я давно об увольнении думаю. Если новое начальство будет адекватным, то я останусь. Если нет — попробую себя в чём-то новом.
— Это нужно отметить. Чаем с десертом, — улыбаюсь я.
Лёва проходит новую игру на приставке, а мы с Ларой засиживаемся допоздна, болтая о разных пустяках. Спать я ложусь далеко за полночь. Закрываю глаза, с улыбкой думаю о съёмной квартире. Надо переехать туда на выходных.
Я по привычке дотрагиваюсь до живота и вдруг чувствую — что-то не так. Животный страх сжимает горло, воздух застревает в лёгких. Глаза жжёт, я шарю рукой по столу в поисках телефона.
Пытаюсь сделать вдох, но тут же ощущаю резкую боль внизу живота. Не такую сильную, как было полтора года назад, но я боюсь, я никогда так не боялась!
Слёзы бегут по щекам, меня бросает в холодный пот.
Нахожу смартфон и вызываю скорую. А затем включаю фонарик и подсвечиваю себя. Крови нет, боже, это ведь хороший знак? Я беременна, боль в нижней части живота — вполне логичное явление. Так ведь? Я не переживу ещё один выкидыш.
Всё происходит словно в режиме быстрой перемотки. Побледневшее лицо сестры, испуганный Лёва, приезд скорой помощи. Нас везут куда-то, врач спрашивает, сколько недель я беременна и как давно у меня болит низ живота. Я сумбурно отвечаю
Всё как в тумане. Думаю только о малыше, он крохотный совсем, ему тоже страшно. Ничего, вместе мы справимся.
Старая больница, жёлтый свет в узких коридорах, раздражённый доктор. Он спал, видимо. Лара с кем-то спорит, мне предоставляют общую палату, в которой, к счастью, никого нет.
— Что со мной? — спрашиваю я утомлённого врача.
— Сейчас выясним. Вы не волнуйтесь только, – кривится он.
Снова череда бесполезных вопросов. Я о своём диагнозе рассказываю, о том, что чудом смогла забеременеть, о последнем УЗИ, при котором ничего плохого не обнаружили.
— Ясно, ожидайте, — бросает врач и уходит куда-то.
— Ты как, систер?
— Больно, — отвечаю я сквозь стиснутые зубы.
Проходит десять минут, двадцать. О нас будто забыли!
— Лёв, останься здесь, я пойду с доктором поговорю, — решительно заявляет Лара.
Пока её нет, я пытаюсь глубоко дышать, успокоить себя любым способом, но бесполезно. Как можно расслабиться, когда жизнь твоего ребёнка, возможно, висит на волоске, а врачи никак не могут проснуться?
— Лёв, подай телефон, пожалуйста.
Мне очень страшно, я хочу прекратить этот ужас. Сейчас нужно думать о маленьком человечке, за которого я в ответе, а не о своих глупых обидах. Набираю Громова, слушаю долгие мучительные гудки. Каждый ощутимо бьёт по натянутым нервам. На часах далеко за полночь, Владимир может не услышать звонок.
Ответь, пожалуйста. Ты мне очень нужен!
— Вика? — слышу его хрипловатый голос.
В груди тесно, нечем дышать, сердце колотится часто и гулко. Кончики пальцев становятся влажными, я с трудом сдерживаю рыдания.
— Да, это я. Прости, что звоню так поздно. Мне нужна твоя помощь.
— Что случилось?
— Я в больнице, но тут никто не хочет меня лечить. Лара пошла с врачом разговаривать, а я не могу ждать… Боюсь, ты бы знал, как сильно я боюсь!
— Я не смогу тебе помочь, если ты не скажешь, что произошло, — произносит он резко. И это срабатывает. Я перестаю бормотать несвязный бред и говорю, наконец, правду.
— У нас будет ребёнок. Срок — восемь недель всего. У меня болит низ живота, боюсь, что я могу потерять нашего малыша… Может, ты знаешь хорошую клинику, где мне поставят правильный диагноз?
Долгая пауза. Молчание. В висках шумит. Лишь бы он не положил трубку!
— Где ты сейчас? – медленно спрашивает Владимир.
Я называю номер больницы.
— Ясно. Через десять-пятнадцать минут за тобой заедут и заберут в лучшую клинику города. Я буду там.
— Спасибо, — шепчу. Но Владимир уже сбросил вызов, а я продолжаю его благодарить.
В палату возвращается сестра. Её глаза сверкают гневом.
— Ждите, вы не одни — вот, что они говорят. А больница пустая, – обводит она взглядом палату. – Ещё у них какие-то проблемы с УЗИ, хотя мне кажется, тут никто не дружит с головой!
— Я позвонила Владимиру. Нас скоро заберут.
Лёва переводит взгляд с меня на Лару, видно, что его эта ситуация пугает. Я силюсь улыбнуться, показать, что всё нормально. Боль из острой стала тупой и пульсирующей.
Мы с племянником и сестрой покидаем больницу, а на нас даже внимания никто не обращает! У входа я вижу машину, сажусь в неё, за живот хватаюсь. Новый приступ боли охватывает всё тело, от пяток до макушки. Зажимаю рот ладонью и тихо стону. Да что же это такое?
У входа в клинику меня ждут несколько врачей с медицинской каталкой. Снова вопросы, но на этот раз по существу.
— Нам нужно сделать УЗИ, чтобы исключить внематочную беременность.
Сестра с племянником остаются в коридоре. Владимира пока нет. Я совсем одна. Зато врачи здесь внушают доверие. Они действуют профессионально, говорят со мной, в их голосе звучит искренняя забота. У меня берут кровь на анализы, потом делают УЗИ.
— Виктория, у вас перекрут кисты яичника. Её нужно срочно удалить.
— Киста? Но я была на УЗИ пару недель назад…
— Значит, её не увидели, — спокойно отвечает доктор.
— А ребёнок? Что будет с ним?
— Мы сохраним беременность. Но тянуть с лапароскопией нельзя.
Он рассказывает о том, как будет проходить операция, но я его не слышу, потому что замечаю Владимира. Он заходит в палату и сразу обращается к врачу. На меня даже не смотрит.
Новый приступ боли оглушает, я вонзаю ногти в ладони и подавляю крик. Перед глазами всё плывёт, я жмурюсь, а когда открываю их — вижу лишь Владимира. Его лицо будто из камня высечено, губы плотно сжаты. Он садится рядом с кушеткой, берёт меня за руку и сжимает пальцы.
— Прости, что не рассказала тебе раньше, — каюсь я.
— Давно ты знаешь?
— Больше двух недель.
— Я спрошу это только раз и жду честного ответа, — он прочищает горло, волнуется. — Это мой ребёнок?
— Да. Восемь недель — это акушерский срок, он всегда больше эмбрионального, — бросаюсь я в объяснения. — У нас с Пашей несколько месяцев не было близости. Но если ты не поверишь — можем сделать тест на отцовство. Я всё пойму, Володь. Я ни на что не рассчитываю и ни к чему тебя не обязываю…
— Прекрати, — мягко перебивает он меня. Его лицо светлеет, на губах появляется улыбка. — Я тебе верю.
— Правда?
— Да, — он наклоняется и нежно целует меня.
— Я боюсь за нашего ребёнка…
— Всё будет хорошо.
Я киваю. Если он в этом уверен — значит, так и будет. В клинике работают лучшие врачи, операция пройдёт быстро и безболезненно. Мы справимся.
Наше единение прерывают. Меня просят подписать бумаги, потом что-то вкалывают, и я закрываю глаза на несколько секундочек. А когда прихожу в себя, то чувствую лёгкое головокружение. Лара сидит на стуле около кровати, на диване спят Лёва с Ксюшей.
Я поворачиваю голову. За окном брезжит рассвет. Как долго я спала?
— Всё закончилось? — хриплю я.
— Операция прошла успешно, — с улыбкой сообщает врач. — Вашей беременности ничего не угрожает. Два-три дня вы пробудете в стационаре, затем сможете вернуться к привычной жизни. Сейчас вам необходим покой и крепкий сон, так что постарайтесь долго не разговаривать, — он бросает короткий взгляд на Лару.
