позвонила и все рассказала, но не понимаю, почему она рванула вперед, я просил ее не приближаться!
— Он увидел ее в зеркало, и втопил, она погналась следом, и потом он решил пойти на таран, скорость была бешеной и от удара машина Насти перевернулась, а мы врезались в дерево.
Вспоминая весь тот ужас меня, опять бросает в дрожь, и я чувствую, как по щекам бегут слезы, сейчас самое главное, чтобы все выжили. Я никому не желаю смерти, даже Захару. В этот момент подъезжают две машины скорой помощи и полицейский патруль. Меня и Настю грузят в одну машину, а Захара в другую, Мирон обещает ехать за нами, а Дима с Егором остаются с полицейскими. В машине, мне с лица стирают кровь, делают укол, по всей видимости — успокоительное, и говорят, что рана слишком глубокая и ее придется зашивать, но мне плевать, я не отрываясь смотрю как врач фиксирует на шее Насти специальный ошейник, и на лицо надевает кислородную маску. В здоровую руку ей поставили капельницу, а поломанную так же зафиксировали. Но, самое страшное, я услышала еще там, на месте аварии, при первичном осмотре, врач сказал, что возможно у нее поврежден позвоночник.
Я понимаю, что нужно позвонить ее отцу и Стасу, но у меня нет телефона, он остался вместе с сумкой в той злосчастной машине Захара. Всю дорогу до больницы я переживаю за Настю, и молюсь, чтобы все обошлось. Для меня поездка без последствий не проходит, мне становится хуже, сильно мутит и в конечном итоге рвет, голова начинает болеть просто невыносимо, и в какой — то момент мне кажется, что она просто взорвется. Так в муках и переживаниях мы добираемся до больницы, где Настю сразу же увозят на обширное обследование. А меня на каталке везут в смотровую, где делают, наконец, укол обезболивающего и зашивают рану. Потом отправляют на КТ, где подтверждается, что у меня сотрясение. Примерно через час я лежу в палате, и борюсь со сном, но в конечном итоге засыпаю, крепко держа Мирона за руку.
Когда открываю глаза в следующий раз, уже наступает утро, и чувствую я себя еще хуже, чем накануне вечером, помимо головы у меня жутко болит все тело. Чувство, будто по мне проехал танк. Мирон заснул на стуле, опустив голову на край моей кровати, и даже во сне его рука крепко держит мою руку. Он по — моему перепугался больше меня, и теперь не скоро позволит мне куда — то выбираться одной, а мне и не надо, лишь бы он был рядом.
Мне жаль его будить, но надо узнать как там Настя и Захар, а еще ему лучше лечь на диван что стоит у другой стены, и так всю ночь провел у моей постели. Аккуратно глажу его по руке, и он тут же подскакивает с тревогой, смотря в мои глаза.
— Что случилось, малыш? Тебе плохо? Что — то болит? Врача позвать? — Задает мне миллион вопросов, уже готовый бежать за помощью, но я его останавливаю.
— Честно говоря, болит все тело, но терпимо. Я тебя разбудила, чтобы узнать есть ли новости? Как Настя?
— Стабильно. У нее повреждение позвоночного отдела, вчера провели сложную операцию, и сейчас она находится в реанимации. Но, врач сказал, что операция прошла успешно и ее жизни ничего не угрожает. Так же сотрясение и закрытый перелом правой, лучевой кости. Ее отцу я позвонил, и все рассказал, он поднял пол Москвы, так что она в надежных руках.
— Хорошо, я так боялась. Надеюсь, что все обойдется без последствий в будущем и все быстро восстановится. А как Захар? — Боюсь услышать ответ, потому что во время КТ, я слышала, как медсестры обсуждали его случай, и говорили, что шансов мало.
— Он жив, но в критическом состоянии. Ему так же провели ряд операций, но врачи не дают хороших прогнозов, если выживет, то будет овощем. Слишком серьезное повреждение мозга.
— О Боже! Это ужасно! — Даже представить не могу, какого его матери сейчас.
— Его родители так же оповещены, а теперь давай я вызову медсестру и она поставит тебе укольчик. — Мирон тянется к кнопке вызова, и мимоходом целует меня в нос. — Ты меня жутко напугала, я всю ночь следил за твоим дыханием, боялся, что тебе станет хуже, и только под утро вырубился. Теперь ни на шаг от тебя не отойду! Если надо будет, наручники нацеплю, будем ходить прикованные друг к другу!
— Я согласна, приковывай, если тебе так будет спокойнее. — Говорю я, проведя рукой по его взъерошенным волосам. — Ты же знаешь, что я люблю тебя.
— И я тебя люблю! Больше жизни, Ди! — Шепчет Мирон, целуя мою руку.
Диана
Полгода спустя
— Боже, наконец — то тебя выписали! — Обнимаю я подругу, и безумно радуюсь тому, что вижу ее не в больничной палате, а у нее дома. — И это же надо было так совпасть, что тебя выписали именно в день прилета моих родителей!
— Да, прикольно совпало. Чаю будешь? — Спрашивает Настя с улыбкой на губах, но в ее глазах плещется грусть.
— Не откажусь. А ты чего такая грустная? Папа донимает своей опекой?
За эти полгода мы с Настей очень сдружились, она даже помогала мне выбирать свадебное платье по каталогу, и меню на торжество мы тоже обсуждали вместе. Ее отец после этой аварии поменял свое отношение к дочери, он наконец — то понял, что дороже Насти у него больше никого нет, и в тот момент когда ее жизни угрожала опасность, он будто открыл глаза на свое безразличие, и теперь ведет себя иначе. При любом случае он ее целует, обнимает и говорит, как сильно любит, а когда находиться на работе, либо в командировке, они созваниваются по триста раз на дню. В самом начале, в первые месяцы тяжелого восстановления, ему пришлось улететь в другой город на неделю, и он не знал, кому поручить заботу о дочери, которой в то время едва ли разрешали сделать шаг, а сама Настя отказалась от сиделки, тогда — то я и предложила свою помощь. Меня не отпускало чувство вины, и я очень хотела помочь, но чем больше времени мы проводили вместе, тем сильнее привязывались друг к другу, и теперь в нашей девчачьей банде, как шутят наши мальчики пополнение в виде Насти.
— Да нет, папа как раз — таки успокоился. Он просто счастлив, что я дома.
