— Кендрик, — сурово произнесла Мэри Роуз, — жизнь непростая вещь. И никто не знает этого лучше, чем я. У меня в жизни было очень много разочарований и трудностей. Но надо при всех обстоятельствах все равно стремиться поступать правильно.
— Но, мама, может, это как раз и будет неправильно.
— Разумеется, нет; именно это и будет правильно, — нетерпеливо и с некоторым раздражением ответила Мэри Роуз. — У вас есть теперь общий ребенок, и этому ребенку нужны и мать и отец. Сколько еще раз я должна вам это подчеркивать? Вы несете за него общую ответственность и должны принять на себя и разделить ее. И, кроме того, должна сказать тебе, Кендрик, что, на мой взгляд, тебе необходимо жить здесь. И здесь растить ребенка.
Георгина удивленно уставилась на нее. Даже ей самой, в самых смелых мечтаниях, не приходила в голову такая мысль.
— Мама, это уже просто смешно, — отозвался Кендрик. — Не хочу я тут жить. Мой дом в Нью-Йорке, и работа моя тоже там.
— Чепуха, — отрезала Мэри Роуз, — ты художник, ты можешь работать где угодно. Тебе всегда нравился Хартест, нравилась Англия. Вы могли бы жить с Георгиной тут и растить ребенка. Должна тебе сказать, Кендрик, на мой взгляд, у тебя даже есть на это определенное право.
— Какое право? Мама, о чем ты говоришь?
— Кендрик, сестра Георгины получит значительную долю акций в «Прэгерсе». Макс сейчас тоже работает в банке и, не сомневаюсь, старается пролезть в число владельцев акций. Я могла бы сказать, что это произойдет только через мой труп, но мои слова в конечном счете вряд ли что изменят. Так или иначе, но я бы сочла только справедливым, если бы ты получил свою долю в Хартесте.
Александр незаметно вошел в библиотеку и теперь внимательно слушал то, что говорила Мэри Роуз. При последних ее словах он выступил вперед и положил руку на плечо Георгине.
— Мэри Роуз, я должен не согласиться, — непринужденно проговорил он. — Хартест, без всяких сомнений, перейдет к Максу. Он мой сын и наследник, он будущий граф Кейтерхэм. Кендрик не имеет на Хартест совершенно никаких прав. Хартест не фирма, которую можно поделить на части.
— Разумеется, — поспешно согласился Кендрик. Он до сих пор все еще заметно побаивался Александра. — То, что ты говоришь, мама, просто ерунда. Полнейшая ерунда.
— У меня на этот счет иное мнение, — возразила Мэри Роуз. — По-моему, этого требует простой здравый смысл; впрочем, об этом мы можем поговорить подробнее как-нибудь в другой раз. Но, Александр, вы ведь согласитесь, что Кендрик и Георгина должны пожениться? Если не из-за чего-то другого, то хотя бы во имя ребенка?
— Не знаю, — ответил Александр. — Я всегда считал, что существует только одна причина для вступления в брак, и причина эта — любовь.
Он улыбнулся всем им своей обычной, приятной и рассеянной улыбкой и снова вышел из библиотеки. Георгина поспешно вскочила:
— Извините, мне пора идти кормить Джорджа.
Она сидела в детской, смотрела на маленькую темную головку сына и думала о том, что сказала Мэри Роуз, а еще о том, как было бы отлично, если бы кому-то удалось убедить Кендрика последовать этим ее словам.
— Значит, так оно и есть, — проговорила Шарлотта, когда Георгина рассказала ей о беседе в библиотеке. — Она всегда с ума сходила из-за своей ревности в мой адрес. А теперь увидела шанс отыграться. Потрясающе! Ну что ж, тут уж она просто ничего не понимает, верно? Она ведь американка. Разумеется, Хартест отойдет к Максу. Имение принадлежит ему. Нельзя же начинать делить его на квартиры или что-то в этом роде.
— Честно говоря, я не понимаю, почему его нельзя разделить, — заметила Георгина. — И не понимаю, почему все мы не могли бы там жить.
— Джорджи, что ты городишь? Не думаю, что Максу понравится подобная идея. Даже уверена, что она ему абсолютно не понравится.
— По-моему, ты кое о чем забываешь. — В золотисто-коричневых глазах Георгины появилось какое-то странное выражение. — Макс ведь на самом деле не папин наследник. То есть он, конечно, наследник, но он не его сын.
— Джорджи, ты что, с ума сошла?
— Нет, я просто напоминаю тебе о фактах, — холодно ответила Георгина. — Мне надоело, что каждый из вас помыкает мной и заявляет, будто я сошла с ума, ничего не знаю и не соображаю, что делаю. Честно говоря, я не понимаю, почему Кендрик не должен получить какую-то часть Хартеста, если мы с ним поженимся. Могу сказать тебе и больше: если только тетя Мэри Роуз узнает насчет Макса, она из кожи вон вылезет, и, боюсь, в этом случае мне трудно будет в чем-то винить ее.
* * *
Георгина была очень расстроена. Она не обратила внимания на потрясенное лицо Шарлотты, на ее внезапно ставший очень подозрительным взгляд, отказалась продолжать разговор на эту тему и, выскочив из дому, сбежала по парадной лестнице и устремилась в сторону конюшен. Едва ступив на извилистую тропинку, что вела к озеру, она услышала, как сзади ее окликают: за ней бежал Кендрик.
— Георгина, Георгина! С тобой все в порядке?
— Нет, — сказала она, — не совсем. — На щеках у нее были слезы, она сердито вытерла их рукой.
— Что случилось? — спросил Кендрик. — Расскажи мне.
— Странно, что я должна тебе что-то рассказывать. Все о нас говорят, каждый указывает, что мы должны делать: то мы должны пожениться, то не должны, то ты должен жить здесь, уговаривают, что стоит нам только решиться, и мы будем счастливы…
— А ты что думаешь, как мы должны поступить? — Вид у Кендрика был очень серьезный.
— Ой, да не знаю я, — ответила она, слишком расстроенная и сердитая, чтобы заниматься в тот момент какими-то уловками, — но ведь это мы должны решать, а не они. Разве не так?
Теперь она плакала уже по-настоящему, и голос у нее стал резкий, почти искаженный от гнева.
— Да, так, — согласился Кендрик, — решать это должны только мы сами. — Он протянул руку и прикоснулся к ее щеке. — А ты очень мужественно держалась все это время. Очень мужественно. По-моему, ты замечательный человек.
Георгина удивленно посмотрела на него.
— А по-моему, ты считал меня самонадеянной. Жестокой. Порочной.
— Я так и считаю, — улыбнулся он. — Но мне кажется, что ты еще и удивительная. Давай пройдемся вдоль озера.
— Все решат, что ты делаешь мне предложение. — Она тоже улыбнулась сквозь слезы.
— Пусть думают, что им угодно. А мне просто хочется, чтобы ты успокоилась. Пойдем.
Он взял ее за руку, и некоторое время они шли рядом молча. Георгина действительно перестала плакать и успокоилась, а та минимальная близость, которая между ними возникла, как ни странно, смягчила и облегчила ее физическое влечение к Кендрику.
