— Я решила сегодня уехать, — продолжала Роза. — Мои вещи упакованы. Не пытайся отговорить меня, потому что это уже невозможно. Мы оба будем испытывать неловкость. Мне так жаль, что я огорчила тебя, Найджел.
Ей не было нужды беспокоиться. Он был сама доброта и даже отвез ее к Филиппе. Это было единственным местом, что пришло Розе в голову.
Филиппа, увидев муку на лице Розы, сначала не стала задавать вопросы. Она знала, что Роза поселилась у Найджела, и втайне надеялась, испытывая нежные чувства к обоим, что их роман расцветет. Ее предварительный вывод звучал так: это должно было случиться, но пошло наперекосяк. И ей захотелось искупить свои грехи, выступив в роли миротворца.
— Ладно, ладно, — утешала она шмыгающую носом Розу, думая о том, как они поменялись ролями и каким образом выудить у нее всю историю целиком. Роза могла оказаться очень темной лошадкой.
Наконец Роза добралась до дна эмоциональной пропасти. Пересказывать Филиппе все свои мучения Роза не стала, слишком тяжело, однако понимала, что сказать ей все же что-нибудь требуется. Роза быстро выучила истину старой пословицы о запутанной сети обмана. И она просто выдала правду.
— Я влюбилась во Франции в одного человека, но он меня не любит. Найджелу же… требовалось привязаться к кому-то, чтобы забыть тебя. Так, вероятно, и произошло. Затем я все-таки поняла, что недостаточно люблю его и что не хочу ранить его так быстро после…
— После меня? — закончила Филиппа.
— Да. Вот я все и отрезала, прежде чем мы зашли слишком далеко. Мне не очень-то удаются подобные взаимоотношения, Фил. Видимо, у меня просто мало практики, все превращается в прах и пепел. Можно мне остаться у тебя ненадолго? Я слишком деморализована и боюсь, что развалюсь на кусочки.
Сильная, талантливая, эмоциональная Роза, — подумала Филиппа. Видно, непросто далось ей это признание. А кто тот мужчина, в которого она влюбилась? Может, она говорила об Алеке Расселе?
— Разумеется, — с энтузиазмом подтвердила она. — Я как раз собиралась предложить тебе это.
В ближайший понедельник бледная, но решительная Роза вернулась в колледж. Ее удивило, как все обрадовались ее возвращению. И пока у нее было хорошее настроение, она собралась с духом и попросила Билла Поллока о встрече.
Она начала с того, что поблагодарила его за все цветы и фрукты и извинилась за те ложные опасения, которые, вероятно, вызвал у него Найджел.
— Я думаю, он беспокоился, что я выйду слишком скоро, — объяснила она, — и поэтому, боюсь, преувеличивал тяжесть моего состояния. И в самом деле, я была поражена, когда оказалось, что Алек ожидал увидеть чуть ли не похороны.
Билл Поллок слегка приподнялся в своем вращающемся кресле. Болезнь Розы, казалось, наделила ее странным, неземным покоем. Ее большие глаза заставили его почувствовать себя прозрачным.
— О, — начал он слегка бурно, — ну, Роза, я уверен, что мне нет нужды объяснять, что из-за интереса Алека к тебе я не мог не держать его au courant[19] о том, что, как оказалось, было серьезной болезнью. Ты должна понять мою позицию.
— Мне бы хотелось, чтобы вы поняли меня, — ровно возразила Роза. — Я не стану говорить о вещах, которые являются нашим с Алеком личным делом. Достаточно сказать, что мы решили больше не встречаться. Однако Алек, как вам, несомненно, известно, в высшей степени непредсказуемый и очень решительный человек. По этой причине, чтобы разрыв был полным, я сообщила ему, что ухожу из Гоуэра и что уже помолвлена, и хочу, чтобы он в это поверил. Иначе мне придется превратить ложь в реальность — по крайней мере, в той ее части, что касается колледжа. Что, естественно, мне очень не хочется делать.
Его ответ прозвучал, словно взмах хирургического ножа.
— Я вполне понимаю. Хорошо, я рад, что ты сказала мне об этом. Это объясняет одну или пару вещей. Понимаешь, Алек позвонил мне в день отлета. Он отменил разные договоренности и встречи, которые назначил до этого, заявив, что скоро уезжает на Дальний Восток и просит не ждать его, по крайней мере, год.
Роза понимала, что без Филиппы и не выжила бы в те месяцы. Бесцеремонное, озорное, легкомысленное отношение Филиппы к жизни не давало Розе долго задумываться о своих печалях. Временный союз стал длительным. Филиппа обрела в лице Розы якорь, резонатор, и ценила ее общество и мнение. Роза, в свою очередь, находила облегчение, будучи вынужденной излагать подробно детали огорчительного дня в колледже, а не зацикливаться на них молча, как это было прежде. И серьезные горести начинали звучать абсурдно, когда она рассказывала о них, и мало-помалу она обретала привычку видеть вещи пропорционально их действительной важности, а не той, что померещилась ей. Филиппа придумала для всех в колледже прозвища, хотя сама никогда не видела никого из них. Колин Мадер всегда именовался у нее Колин-матерь. Роза нашла такой прием невероятно ценным. У Филиппы имелась любимая теория — если кто-то досаждает тебе, вообрази его голым. Она утверждала, что это действует безотказно. Роза сомневалась в этом; ее уважение к человеческому телу носило слишком научный характер, чтобы оно могло вызвать смех, и она предпочитала не размышлять о скрытых деталях угловатого каркаса Мадера. И когда его презрительный взгляд направлялся на нее, она думала о нем, как о Колине-матери. Временами это приводило к подавленному и необъяснимому хихиканью, которое, понятно, раздражало его. Однако главная ценность этого приема крылась в том, что он снимал внутреннее напряжение у Розы, помогал равнодушно переносить неприязнь Мадера и не вступать с ним в открытые конфликты.
Если не считать Мадера, то Роза успешно одолевала почти все трудности, с которыми сталкивалась во время учебы. А поскольку она отрезала себе всякую возможность снова увидеться с Алеком, то после первой, острой боли оказалось проще прогонять все мысли о нем. Призрак ее ужасного обмана делал маловероятными их дальнейшие встречи в будущем, и это приносило ей хоть и горькое, но все-таки облегчение.
Не без помощи Филиппы Роза обнаружила, что вокруг нее непрерывно бурлит светская жизнь. Филиппа всячески старалась устраивать подруге встречи с мужчинами, а затем предоставляла природе брать свое. Роза была приятно удивлена, как часто новые знакомые просили номер ее телефона, а потом звонили и приглашали куда-нибудь, причем, без всяких усилий с ее стороны. Она не сознавала, что причина крылась в абсолютном отсутствии кокетства в сочетании с яркой, драматической внешностью, которая завораживала мужчин и заставляла их стремиться разрушить барьер ее холодной, отстраненной красоты. Роза выработала себе не похожий ни на кого стиль, опять-таки отчасти под влиянием Филиппы. Она стала одеваться в весьма оригинальном, эфемерном стиле, который не имел ничего общего с общепринятыми уличными фасонами, дерзко смешивая цвета и нарушая все правила. На ней роскошно выглядели остатки ткани и разные причудливые безделушки с дешевых распродаж. Отрастив очень длинные волосы, она делала из них самые фантастические прически и украшала их шарфами или застежками в античном духе. Ее лицо, а в особенности, глаза, отражали новую глубину характера. На вечеринках другие женщины казались рядом с Розой тривиальными, вялыми, неживыми. Такая перемена произошла с ней в результате активного самовыражения, развития ее личности, а не благодаря праздному досугу.
