Фанни оказалась права во всем, если не считать одной «мелочи»: Даниэль вышел из тени, но страх и чувство вины порой все-таки давали о себе знать. Всякий раз, как ему случалось попасть в район 34-й улицы и Седьмой авеню, на пересечении которых было расположено головное представительство компании Джо Бернарди, он делал крюк, лишь бы обойти его стороной; стоило ему пройти мимо одного из винных магазинов Бернарди, как ему становилось не по себе и он переходил на другую сторону улицы; и, наконец, никакими силами его невозможно было заманить в отель «Карлайл», славящийся своим комфортом и отличным рестораном. Разумом Даниэль понимал, что его страхи нелепы: если бы Бернарди захотел его отыскать, он сделал бы это значительно раньше, и, как правильно заметила Фанни, пять лет спустя его действительно трудно было узнать, так как изменилось не только его имя, но застарелый страх пустил глубокие корни. Даниэлю никак не удавалось от него избавиться.
– Так когда же ты начал писать, Даниэль?
– На что похож нынешний Париж?
– А в Лондоне можно найти приличную еду?
– Ну давай, Даниэль, расскажи нам! Не жмись!
– Вот уж в чем Даниэля Зильберштейна никогда нельзя было обвинить: он не жмот.
– А кроме того, он больше не Зильберштейн!
– Он может назвать себя хоть царем Николаем, но все равно он не жмот!
– Не придирайся к словам, Сара. Я просто сказал, что Даниэль слишком долго тянет со своими ответами.
– А тебе не приходит в голову, что ему хочется спокойно поесть, Леон? Что у нас: обед или пресс-конференция?
– Не ссорьтесь, а то бедняге так и не удастся вставить ни словечка!
Даниэль с любовью взглянул через стол на своих друзей.
– Спасибо, Роли. Я уже стал забывать, на что способны эти двое, когда заводятся с пол-оборота! – Он с нежностью улыбнулся Леону и Саре Готтсманам. – Они вечно не дают другим вставить слово, да и друг другу тоже.
Даниэль упивался радостью: впервые ему удалось свести четверых своих самых близких друзей за одним столом. Готтсманы и Роли встречались лишь пару раз до того, как он бежал из страны в 1954 году, но после второй порции мартини все они уже чувствовали себя одной закадычной компанией, в которой Фанни прижилась, как оливка в рюмке вермута.
– Я приготовил вареники, Сара, – сказал Даниэль, – с вишнями и со сметаной.
– После супа Виши [21], красной рыбы и говядины Веллингтон [22]? – удивилась Сара. – Разве они сочетаются друг с другом?
– Да какая разница? – пробормотала объевшаяся Фанни. – Все было потрясающе вкусно, Дэн.
Чувствуя себя немного разомлевшим от еды и вина, а главным образом от радости, Даниэль поднялся из-за стола.
– Блюда сочетаются так же хорошо, как и собравшаяся за столом компания. – Он повернулся к Роланду. – Суп, мой старый друг, был посвящен тебе, потому что я еще не забыл, что когда-то он тебе очень нравился.
Роланд благодарным жестом отсалютовал Даниэлю своим бокалом.
– И сейчас нравится.
– Красная рыба у тебя все еще числится в первой пятерке любимых блюд, Фанни?
Она улыбнулась и кивнула.
– Говядина Веллингтон была вашим любимым блюдом, когда я работал у Леона, мистер Готтсман, сэр, – шутливо продолжал Даниэль, – а вы, Сара, никогда не могли удержаться от искушения стянуть хоть штучку из порций, предназначенных для клиентов, когда они заказывали вареники с вишнями и со сметаной!
– Могу лишь надеяться, что ты наготовил достаточно и мне не придется воровать у соседей по столу! – Сара улыбнулась, стараясь скрыть подступившие слезы.
– Я готовил на восьмерых. – Даниэль поднял свой бокал. – А теперь я хочу сказать тост. За нашу дружбу.
Несколько минут спустя, пока он в кухне добавлял последние штрихи к десерту перед подачей на стол, Фанни присоединилась к нему.
– Помощь не нужна, – сказал Даниэль. – Отдыхай.
– Я пришла не за помощью. У меня есть вопрос.
– Валяй.
– Когда ты собираешься связаться со своим старым другом? Я имею в виду Алессандро.
Даниэль удивленно поднял голову.
– Почему ты вдруг сейчас о нем заговорила?
– Ты так явно счастлив, пуская тут корни, встречаясь со старыми друзьями, что это невольно приходит на ум.
Он начал перекладывать сметану в резную хрустальную вазочку.
– Какой же он старый друг? Я был мальчишкой, когда мы встретились, за это время столько воды утекло… целые океаны. – Даниэль перегнулся через стол и поцеловал ее в щеку. – Забудь об этом, дорогая.
Она отрицательно покачала головой.
– Ничего не выйдет. Я чувствую: он все еще важен для тебя. Мне кажется, если вы встретитесь снова, это поможет замкнуть круг.
Не было необходимости спрашивать, что она имеет в виду. Даниэль осторожно поставил хрустальную вазу на поднос.
– Может, ты и права. Я возобновлю знакомство… когда-нибудь. – Даниэль говорил медленно, словно нащупывая путь в темноте. – Воспоминание о нем для меня очень важно, но… не сейчас.
– А может, существует, – упрямо продолжала она, – какое-нибудь незнакомое мне народное поверье или правило, согласно которому ты не можешь возобновить знакомство с тем, кто спас тебе жизнь, пока у тебя нет возможности преподнести ему столь же драгоценный подарок?
Даниэль замялся, уже в который раз удивляясь способности Фанни точно поражать невидимую цель.
– Нет такого поверья, – сказал он.
– И все же ты считаешь, что, раз Алессандро спас твою шкуру, когда вы были детьми, ты должен взамен преподнести ему нечто экстраординарное при новой встрече? Ведь ты так думаешь?
– Да, наверное.
Фанни вдруг рассердилась.
– А тебе не приходило в голову, что, спасая тебя, он сам сделал себе подарок? Он стал героем, черт побери! Какой девятилетний мальчишка не мечтает о геройстве? И какой взрослый мужчина, даже автогонщик на пике своей карьеры, откажется от напоминания о том, что в детстве он совершил геройский поступок?
– Черт бы тебя побрал, Фанни! – Даниэль так рассердился, что даже стукнул кулаком по столу, заставив ее вздрогнуть. – Ты не можешь этого знать! Мы не знаем, что случилось, когда он вернулся домой в ту ночь. В сорок третьем году в Швейцарии не давали медалей тем, кто укрывал еврейских преступников!
– Не будь идиотом, Дэн. Ты никогда не был преступником.
– Ты так думаешь? – Он раскраснелся, в нем воскресли старые обиды. – Я нарушил не один закон, Фанни, пока Мишель Брессон не перевел меня на легальное положение!
– Успокойся, Дэн, ради всего святого, а то остальные услышат.
– Я спокоен! – Он опустился на стул. – Я просто пытаюсь тебе втолковать, что Алессандро, возможно, будет не так уж счастлив вновь меня увидеть. Может возникнуть неловкость.
