Обещала себе ни в чем его не винить, ни при каких обстоятельствах. Все в прошлом, нужно идти дальше, не зацикливаясь на том, что уже не вернуть.
— «Мы» больше не «мы», Назар! «Нас» нет. Нет уже.
Он отшатывается, будто я ему ответила пощечину, а я… мне неудобно. Словно я забираю у ребенка игрушку, которую он так сильно любит. И вернуть ее не могу, потому что она моя.
— А что есть? — спрашивает.
— Наша дочь. Она всегда будет нашей.
Назар ожидаемо ничего не говорит. Я не поднимала ранее эту тему, но вижу, что дочь ему неинтересна. За все это время, пока длился суд, он ни разу к ней не приехал. Ко мне — приезжал и не раз, хоть я и отказывалась даже выходить, не говоря уже о разговоре. А к Нике — нет. Даже ничего ей не передал. Да и не ждет она уже. Ей хорошо со мной, бабушкой, которая идет на поправку после старта лечения, и дядей.
Наверное, никак, как и я, прекрасно знает, что папа не придет. Я даже не вру ей и не говорю, что он о ней спрашивал. Если Назар не хочет появляться в ее жизни, то и я не буду искусственно его туда вводить.
— Развод, — как-то обреченно произносит Назар.
Когда я замечаю, как Давид выходит из соседней со зданием суда кафешки с латте, выдыхаю. Еще несколько шагов, и он будет рядом. Спокойный, уравновешенный. Он поймет, что мне неприятно присутствие Назара. Он всегда понимает. И все. Просто я это недооцениваю. Вижу и старательно делаю вид, что нет.
Остановившись рядом с нами, Давид дает мне латте. А затем, достав ключи от машины из кармана, тоже передает их мне. И кивает за спину. Мне пора, да. Бросив быстрый взгляд в сторону Назара, спускаюсь по ступенькам, нажимаю на кнопку снятия сигнализации и уже через несколько секунд сижу на переднем сидении мягкого удобного кресла. Пока Давид там разговаривает с теперь уже моим бывшим мужем.
Понятия не имею, о чем они говорят, но буквально прилипаю лбом к стеклу, чтобы рассмотреть. Раз не выходит расслышать, то хоть полюбуюсь со стороны. Правда, ловлю себя на мысли в который раз, что взгляд мой непроизвольно так съезжает на мужчину в пальто. В последнее время я все чаще его рассматриваю. Дома, пока они играют с Никой. В магазине, когда мы туда ходим на еженедельные закупки. И однажды, совершенно случайно, в душе. До сих пор не могу забыть это тело с каплями воды, стекающими по идеально высеченному прессу.
Задумавшись, я не сразу замечаю, что обладатель идеальных пропорций оказывается рядом с машиной, а затем и на соседнем сидении. Расправив полы пальто, заводит двигатель и трогается с места, обхватив руль руками.
Я отворачиваюсь, потому что становится не по себе совсем. Надо же! Пока он там мои проблемы решал, я тут… рассматриваю его руки. И чувствую прилив жара к щекам.
— Назар, кажется, рассчитывал на еще одно заседание.
— Думаешь? Мне показалось, он хотел, чтобы развода не было вообще.
Давид смеется и кивает.
— Есть такое.
И все. Дальше между нами возникает неловкость. Не искусственная, а вполне настоящая. И ее создаю я, потому что Давид на самом деле поговорить может о чем угодно, это я не знаю. С ним — не знаю. Будто слова забываю, такие часто чувства испытываю странные.
— Есть планы?
— На сегодня или вообще?
— Да в целом.
— Наверное, в моем возрасте развод стоит праздновать, — произношу неуверенно.
— А хочется?
— Не так, чтобы очень.
Вижу, как хмурится и, кажется, даже руль крепче сжимает. Вон как побелели костяшки на пальцах.
Наверное, по-другому стоило сказать или вообще не шутить на эту тему, но у меня действительно отболело. И день сегодняшний был обычным. Я знала, что получу сегодня развод. Это не стало неожиданностью и радости особой я не почувствовала. Просто вышло, обыденно, как чистка зубов утром и вечером. Что тут праздновать?
Все уже понятно. Дочка давно на моей фамилии. Под единоличной опекой. Да, пришлось побегать, чтобы доказать все это, но в итоге с Никой получилось даже быстрее, чем с разводом. Вот где я радовалась, да! Как только получила на руки свидетельство, в котором было написано мое имя и Ники, так и радовалась.
А развод это так…
Но Давид так, похоже, не считает. И мне неожиданно хочется ему подыграть. Да и развеяться было бы неплохо.
— А давай сходим в бар вечером? — предлагаю решительно. — Что скажешь? Вдвоем только.
— Ты не злишься? — спрашиваю у Давида после пары стопок шотов.
По нахмуренному лицу и сдвинутым к переносице бровям, понимаю, что он не совсем понимает, о чем это я.
— За сестру, — поясняю, чуть снизив голос.
Непроизвольно, клянусь, так получилось. Просто мне… словно стыдно, что я не спустила ее поступок на тормозах. Поговорила с адвокатом, открыли дело, выиграли его и… и теперь Люда отбывает срок. Ей дали не сильно много, но достаточно для того, чтобы испоганить женщине жизнь. Семь лет. В колонии. Там, правда, есть возможность выйти пораньше, через пять, но мне все равно не по себе. Наталья нянчит мою дочь, а Давид… не знаю пока, какое определение дать его проживанию с нами, но он, в общем, тоже рядом. А вот Люда. В тюрьме по моей милости.
— За сестру, — хмыкнув, произносит Давид. — Не на что злиться. Она получила то, что заслужила.
Спорить с этим было сложно, но не спросить я не могла. И с Натальей бы поговорить. Она, в отличие от сына, поддерживала отношения с дочерью. Не очень уж близкие, но все равно. Она ее дочь. А я забрала у ее дочери несколько лет жизни. Как и она у меня. Моей жизни. И жизни моей дочери.
Стоит только подумать об этом, как на смену стыду приходит злость. Я залпом осушаю вторую стопку шота и кладу руки на барную стойку, за которой мы сидим. Можно было бы занять столик, но я не собираюсь здесь надолго оставаться. Мы и пришли сюда так, чисто символически. Я не собиралась ничего отмечать. Развод не повод вообще как-то обращать на это внимание, но и сидеть дома… тоже не хотелось.
Напряжение, сковывающее меня все это
