Ознакомительная версия.
«Чем это он занят, интересно?» – думала Лера, выходя из его небольшого кабинета.
И, вспомнив взгляд Майбороды, почувствовала легкое дуновение тревоги.
Но размышлять подолгу о настроениях Андрея было просто некогда. Он дал Лере карт-бланш с зимним отдыхом – и она решила этим воспользоваться.
«Конечно, этой зимой уже никого не успеем отправить, – рассуждала она. – Но ведь будет следующая зима».
О том, что в следующую зиму сама она будет заниматься чем-то другим, Лера просто не думала. Работа в «Московском госте» казалась ей такой стабильной и надежной, что она думала о ней как о том, что будет завтра, через месяц, через три года…
Это самой ей казалось странным, когда она выходила из маленького офиса на Петровские линии и погружалась в непредсказуемую суету московского дня, – но это было так.
Ей нравилось осваивать пространство – в этом было все дело.
У Леры было такое ощущение, словно разомкнулись пределы ее души – и теперь можно было осваивать огромный мир, вливать в него собственную наполненность жизнью. Она почувствовала это в Греции и немного боялась, что по возвращении в Москву это чувство исчезнет, забьется повседневными заботами. Но оно не исчезало, и Лера радовалась в глубине души, хотя никому, наверное, не стала бы объяснять, что с ней происходит.
Для других это был просто туризм. И она говорила тем, кто спрашивал ее о новой работе – Валентину, например: «Мне нравится, работа интересная, разнообразная, и мне хорошо платят».
Ей все чаще приходилось заниматься неожиданными делами. Андрей надолго исчезал посреди дня или бывал занят и просил Леру принять вместо него каких-нибудь иностранных партнеров и даже договориться с ними о чем-нибудь, что прежде никогда не выпускал из-под своего контроля.
Он только коротко инструктировал ее перед такими встречами. Да и то: инструкции сводились к тому, что он очерчивал границы реального и просил Леру не брать на себя излишних обязательств. Все остальное он предоставлял ей. Но если раньше это могло бы ее обрадовать и заставить гордиться собой, то теперь Леру только пугало его доверие. Она физически чувствовала исходившую от Андрея тревогу, смешанную с равнодушием ко всему, что еще недавно его занимало, – и могла только гадать о причине всего этого.
Но были в ее жизни вещи, занимавшие Леру куда больше, чем настроения шефа.
Докторша Вера Кирилловна сказала: «Не завтра», – и Лера тогда успокоилась. Не завтра – значит, например, через год или еще позже… Хорошо, но отдаленно, и Лера перестала думать о том, что так уверенно пообещала Косте в ночь своего возвращения из Греции.
И вдруг – всего через четыре месяца! – она поняла, что это неясное «не завтра» уже наступило. Сначала она не обратила внимания, потом засомневалась, потом уверилась, потом – испугалась…
«Что же, – говорила она себе, – ведь я этого ждала, я этого хотела, и Костя будет рад…»
Но на самом деле она не испытывала ничего, кроме страха. Никогда такого с нею не было, Лера даже представить себе не могла, что может так бояться будущего. Она говорила себе, что все как-нибудь устроится, что у нее есть где жить, что мама будет ей помогать, что ей уже двадцать шесть лет и что у многих ее подруг уже по двое детей…
Все у нее было нормально, и Лера сама не понимала, почему ей приходится уговаривать себя. Вернее, она понимала, но боялась себе признаться в том, что не хочет ребенка… И еще больше боялась прямо сказать себе, почему.
Она чувствовала, что забеременела словно по инерции – по инерции своей любви к мужу. Нет, она по-прежнему любила Костю, по-прежнему была готова сделать для него все и еще больше. Но то, что было прежде, – ушло, и Лера сама не заметила, когда это случилось.
Иногда, возвращаясь вечером домой, она вдруг ловила себя на мысли, что ни разу за целый день не вспомнила о нем.
«Но, наверное, это нормально? – думала она. – Мы давно женаты, мы привыкли друг к другу. Что в этом плохого?»
Это было нормально для всех ее знакомых, так жили все ее девчонки-однокурсницы, с которыми она изредка перезванивалась. И скажи Лера кому-нибудь, что печалит ее в отношениях с добрым, умным, непьющим мужем, – любая из тех же однокурсниц посчитала бы ее сумасшедшей.
Но она и не собиралась никому ничего говорить или объяснять. Это было то, что Валя Старогородский назвал «дешевым романтизмом» и что не предназначалось для посторонних. Пожалуй, Лера уже и приучила себя не думать об этих смутных вещах – благо работа отнимала много времени.
И только теперь, поняв, что должна будет родить ребенка, Лера содрогнулась. Рождение ребенка было связано для нее с самыми живыми, самыми яркими всплесками ее души. А по отношению к Косте их не было, и их невозможно было заменить ни уважением, ни сочувствием, ни привычкой.
Но что можно было сделать теперь? Оставалось отдаться той самой инерции любви, которая должна была оказаться для Леры спасительной.
«Инерция любви… Надо же, прямо название для фильма!» – думала Лера, открывая дверь в офис «Московского гостя» и привычно, словно здороваясь, поднимая глаза на отраженную Венецию.
Она подняла глаза – и замерла, не в силах сделать ни шагу. Венеции, отраженного города, acqua alta, поднявшейся воды, не было на стене. Фотография исчезла, и только едва заметное пятно на обоях напоминало о ее недавнем существовании…
– Лер, ты знаешь?! – Голос Сусанны Азарян, одной из новых девочек-турагенток, отвлек Леру от созерцания пятна на стене.
– Что – знаешь? – спросила она. – Венеция исчезла?
– Господи, да черт с ней, с Венецией! Шеф-то наш – слинял!
– Как слинял? – не поняла Лера. – Куда слинял?
– Это и я бы хотел знать! – Кирилл Стариков тоже вышел из своей комнаты. – И не только я. Думаю, правоохранительные органы тоже заинтересуются.
Они стояли теперь втроем в небольшом вестибюле. Лера машинально расстегивала и снова застегивала пуговицу на дубленке.
– Мы пришли как всегда, – взволнованно говорила Сусанна, – а его нет. Ну, подумаешь, мало ли где он! А потом Кирюша зашел к тебе в комнату за чем-то, а у тебя письмо на столе. Специально так, стоймя, и красным фломастером подписано – «Сотрудникам фирмы». А там…
– Вот что, – сказала наконец Лера, – пойдем в комнату, что мы орем в коридоре?
Она медленно читала письмо Андрея Майбороды – читала и перечитывала, хотя все стало ей ясно уже с первых строк. Письмо было написано от руки.
«А ведь Андрей недавно смеялся, что уже в состоянии вручную только подписываться, а так – все на компьютере», – почему-то вспомнила Лера, вглядываясь в его неровный почерк.
В своем послании шеф «Московского гостя» сообщал сотрудникам, что личные обстоятельства вынуждают его покинуть Москву – как он предполагает, навсегда. Он просит его извинить и надеется, что работа в его фирме была для них приятной. А теперь каждый из них может подыскать для себя другую работу в соответствии с приобретенной квалификацией.
Ознакомительная версия.
