– Хорошо, – согласилась я. – По крайней мере, целуется он многообещающе.
– И все-таки зря ты не переспала с Маратом, – не унималась Мариша.
– Будь так добра, – наконец не выдержала я, – не упоминай больше при мне это имя! Мне ведь больно, Мариша. Я вычеркнула его из своей жизни и пытаюсь забыть. Но пока у меня не очень получается. Люк – единственный шанс вылечить мое разбитое сердце. И я должна его использовать.
– Ну ладно, – смилостивилась Мариша и покаянно уткнулась мне в плечо.
Это был последний вечер с Люком. Назавтра он улетал в Париж, встречать дома Рождество. Взяв с собой Маришу, мы отправились в клуб. Мариша смотрела на Люка с нескрываемым обожанием. Ей тоже нравились мужчины с манерами. Однако, вопреки обыкновению, она не стала с ним кокетничать. Видимо, из уважения к моему израненному сердцу.
Мы танцевали, курили, смеялись. И я была почти счастлива. Пока не увидела Марата. Он явился в клуб не один. С той самой рыжей девицей, которая и сегодня не сводила с меня глаз. Вот ведь сволочь! Лицемер проклятый! Еще утверждал, что между ними ничего не было. И мое счастье исчезло в одночасье.
– Сукин сын, – зашипела мне на ухо Мариша.
– Вот видишь? А ты еще защищала его. Подлый кобель!
– Еще и приперся с какой-то чепушилой, – негодовала Мариша.
– Марианна, а что такое че-пу-ши-ло? – ничего не понимал Люк.
Мариша слегка смутилась:
– Чепушило – это нехороший человек.
– А я и не знал такого слова.
– Это местный фольклор, Люк, – объяснила ему я. – Не обращай внимания. Пойдем лучше танцевать.
Мы танцевали напротив Марата. Целовались. По моей инициативе, конечно. И впервые мне было так хорошо с Люком. Странное дело, поцелуи назло ненавистному мне человеку оказались на удивление приятными. Меня возбуждала злость Марата. Я хотела раздавить его своей страстью к другому мужчине, растоптать его самолюбие, заставить пожалеть. Он не стал мстить мне той же монетой. Стоило только посочувствовать его спутнице, оказавшейся лишней на этом вечере.
– Кэт, прошу тебя, будь немного сдержаннее, – просил Люк.
– Почему? Тебе не нравится? – спросила я, целуя его шею и косясь на изменившееся лицо Марата.
– Дело в том, что мне слишком нравится. Понимаешь? Мне нелегко себя сдерживать.
– Прости, – сжалилась я и выскользнула из его объятий. – Я сейчас вернусь.
Я вбежала в туалет и уселась с ногами на столик с раковинами. Я подставила руки под холодную воду. Она стекала, становясь по-настоящему ледяной. Мои руки краснели. Ледяным прикосновением я провела по шее, щекам. Они пылали. Нужно прийти в себя. Нужно сейчас же успокоиться. Что происходит вообще? Я не должна позволять себе сходить с ума из-за какого-то подонка, явившегося сюда вместе с женщиной. Он мне никто, и зовут его никак. Мои губы обжигала ледяная вода, когда кто-то вошел в туалет. Я должна прийти в себя. Незачем, чтобы кто-то видел, что я сошла с ума. Я спрыгнула с раковины и вытерла под глазами. В зеркале за моей спиной стоял Марат.
– Ты что, с ума сошел? – резко обернувшись, спросила я.
– Похоже на то. И в этом твоя вина, – невозмутимым тоном произнес он, следя за каплями, бегущими по моей шее.
– Что ты себе позволяешь? Ты ворвался в женский туалет.
– Хотел поговорить с тобой без свидетелей.
– Без свидетелей? Должна тебе напомнить, что это общественный туалет и сюда в любую минуту может кто-то зайти.
– Никто сюда не зайдет, – спокойно сказал он и щелкнул замком в двери.
– Ты не в себе, – догадалась я и попятилась к стене.
– Точно. И виновата в этом ты, – не стал возражать он и схватил меня за руку.
Я попыталась вырваться. Бесполезно. Он схватил меня мертвой хваткой.
– Отпусти, – зашипела я.
– Сначала ответь мне: сколько еще ты намерена издеваться надо мной?
– О чем ты?
– Не надо строить из себя оскорбленную невинность, – злился он. – Думаешь, мне легко смотреть, как ты целуешься с другим?
– Не смотри, – нагло рассмеялась я.
– Легко сказать.
– К тому же тебе ведь тоже есть с кем сегодня целоваться, не так ли?
– Да, есть, – орал Марат. – Но в отличие от тебя, я не могу этого сделать.
– Что же мешает? Боишься общественного мнения?
– При чем тут общественное мнение?
– Так в чем проблема?
– Да в том, что я до сих пор хочу тебя.
Он прижал меня к стене и горячо задышал мне в лицо. Я смотрела в его глаза: синие, горевшие безумным блеском. Я ничего не успела сообразить, когда его губы бешено вцепились в меня. Эти губы были ненормальными, пылающими, жадными. Они жгли меня, испепеляли до тла. От них черти плясали у меня внутри.
– Что ты делаешь? Перестань, – закричала я, с силой оттолкнув его.
Он пошатнулся и попятился назад:
– Кэт, я ничего не могу поделать. Я старался, но это выше моих сил. Я ненавижу тебя, но не могу забыть. Ты теперь далека от меня, ты больше не со мной, но от этого я хочу тебя еще больше. Ты обманула меня, предала. А я не могу без тебя.
Я смотрела в его почти плачущие глаза и приходила в бешенство.
– Значит, это я тебя предала? Я обманула? – кричала я прямо ему в лицо. – Какой же ты идиот! Ты меня уничтожил, ты растоптал, предал! А теперь вламываешься в женский туалет и строишь из себя жертву?!
Изо всех сил я ударила его по лицу. Следы от моих пальцев все явственнее проступали на его щеке. Из уголка губ заструились темно-красные ручейки. Он схватил меня и усадил обратно на раковину. Его язык не давал мне говорить дальше. Его руки крепко держали меня. Его губы обжигали мою шею, грудь, плечи. Его лицо пряталось в моих волосах. Его руки прижимали меня к себе все сильнее. Я хотела его оттолкнуть, но будто приросла к нему, лишь плотнее извиваясь вокруг его тела змеями своих ног. Я хотела его прогнать, но вместо этого целовала еще сильнее. Хотела ударить, но могла лишь обнимать.
В дверь стучали.
– Отпусти, – умоляла я, но он закрывал мой рот своим. – Не надо.
– Не могу, – шептал он, – я не могу без тебя, Кэт.
Я лежала на столешнице с раковинами, как Анна Курникова в клипе Энрике Иглесиаса. В зеркальном потолке туалета мое лицо выглядело застывшей в страстном порыве маской. На мне извивался и стонал еще недавно родной мне человек, человек, которого я теперь ненавидела, но дьявольски желала. К чему я пришла? К тому, чтобы лишиться девственности в общественном туалете?
– Отпусти, мне больно, – тихо сказала я и выскользнула из-под него.
Он стоял передо мной и тихо смотрел. До чего же обманчивые у него глаза. Разве могут быть у такого мерзавца такие больные, ошалелые глаза?
– Ты можешь быть спокоен, Марат. Больше я не стану раздражать тебя своим присутствием. Я уезжаю далеко и навсегда. И больше никогда не хочу видеть тебя в своей жизни.
