Любовь по смете не проходит (СИ) - Винд Дасти

— Аня? Что случилось? — мама, кутаясь в пуховый платок, рассеянно оглядывала меня.

— Паша не привез мое вино, — на полном серьезе ответила я. — Вот и приехала.

Мама часто заморгала, а потом, поджав губы, качнула головой.

— Поругались…

— Расстались, — поправила я.

— Серьезно? За один день? Пф-ф-ф, — мама фыркнула. — Заходи, разберемся. Отцу скажи, что просто соскучилась. И улыбнись. Давай-давай, все живы.

— Да улыбаюсь я!

На крыльцо вышел отец и удивленно уставился на меня.

— Дочь, ты что ли?

— Я.

— Ну… Проходи, милая, проходи. Как раз чай пили.

— А я за вином…

— Ну да… За вином… Проходи, холод не пускай.

— Пап, я…

Стоило мне войти в прихожую, как я тут же очутилась в объятьях отца. И мне огромного труда стоило не разреветься.

Потом мы пили чай с лимонным печеньем, смотрели старую французскую комедию, которую давно успели забыть. Папа — как всегда, молча, мама — с едкими замечаниями. Я свернулась в кресле и изредка машинально улыбалась. Женя не звонил и не писал. И мне было… пусто. Не плохо, нет, потому что я точно знала, что это не конец, осознавала, что ответы впереди и, возможно, я и смогла бы его понять.

Но простить… Измену? Черт, я не могла в это поверить. Для меня такой его поступок казался невозможным, абсурдным, уничтожающим.

— Аня, — мама тронула меня за плечо, и я, вздрогнув, открыла глаза. В гостиной было темно, только с коридора слабо бился свет, теплый и уютный.

— Я уснула?

— Да, отца я тоже отправила спать, хотя он очень хотел с тобой поговорить.

Я спустила ноги на пол и, откинув волосы со лба, уставилась на мохнатые тапочки, притулившиеся у кресла.

Мне бы тоже хотелось побеседовать с папой.

— Ты будешь вино? — спросила мать. — Я достала из погреба.

— Тутовое?

— Конечно.

Она отвернулась и направилась на кухню. Я, протерев глаза и потянувшись, поплелась следом. На кухне у вытяжки был включен свет, и это его оттенки добавляли обстановке тепла и уюта. Мама достала стаканы (домашнее вино у нас пили стаканам) и поставила один передо мной.

— Что скажешь, Нюта?

Я села на стул и, поджав под себя ноги, покачала головой.

— Мам, я, правда, не хочу все это лопатить. Давай, просто посидим.

— Хорошо, — мать плеснула себе вина и села рядом. — Как Паша с Ритой добрались? Без приключений?

Я вздохнула. Нет, так дело не пойдет. Мне нужна была поддержка родителей, но я вряд ли могла бы в ближайшее время сказать отцу, что внуков у него, возможно, не будет.

— Мама… — я обняла стакан ладонями. — Женя сказал, что изменил мне.

— Ох…

— И я… Я поверить не могу, — защипало глаза. Я сморгнула, но по щекам потекли слезы. — Что, после того как я приняла, что он… что мы… Я ведь так боюсь… Боялась…

— Чего, Нюта?

И я рассказала ей обо всем. Шепотом, со всхлипами — про Женю, про лечение, про ЭКО, про его семью и Инну, про Нату и про измены, про чужие слова и "ярмо". Мама, задумчиво щурясь, смотрела на меня и кивала, ничего не говоря, только слушая.

— Зачем он так сделал? Почему? Я же… У нас же все было хорошо. Он сам говорил, что мы готовы… А потом… Зачем?

— А почему ты сама у него это не спросила? — подала мама голос, и я растерянно уставилась на нее.

— Что не спросила?

— Почему он тебе изменил. Или… — мама глотнула вина, выдержав паузу. — Почему так сказал? Ты же убежала, как черт от ладана. Не похоже на тебя.

— Не понимаю, к чему ты клонишь. Мне было плохо. Я не знала, что делать.

— Ой ли, — мама вскинула брови. — Ни концерта, ни угроз. Взяла и удрала. Легко и просто, как будто этого и хотела.

Я нахмурилась. Слезы высохли.

Вот и слова поддержки. Поэтому мы с матерью почти никогда не говорили по душам. Она не умела сочувствовать.

— Я что, должна была выпытывать у него, что его во мне не устроило? Серьезно?

— Поговорить ты с ним должна была точно. И должна до сих пор. Сама же знаешь, что это не бесповоротно, — мама, глядя на меня, снова прищурилась. — Подними-ка голову и не прячь глаза, Нюта. Скажи мне, девочка моя, ведь тебе слова этой стервы тоже запали в душу? Глубоко запали, едко, как проклятье. И ты испугалась. Испугалась, что так и будет. А он дал тебе повод. Хотела же убежать, признайся?

— Я… не знаю…

— Взять, все бросить и убежать. Как улитка спрятаться, — мать горько улыбнулась. — Не смотри так обиженно. Я не зла тебе желаю, а силы. И здравого смысла. Не знаю, правду он тебе сказал об измене или нет, но, если ты готова к тем испытаниям, что вас ждут, узнай это. Не беги. Подумай спокойно, головой, как всегда делала. Сможешь ли, справишься ли…

Мы помолчали. Я глотнула вина и всхлипнула.

— После его слов что-то разбилось, да? — мама накрыла мою ладонь своей. — Меньше любовь стала?

— Не знаю. Это было слишком неожиданно.

— Раз не знаешь, поговори с ним. Он, хоть и старше тебя, но, как я думаю, тоже запутался. С такой-то семьей. День-другой — езжай обратно. Мы тебе во всем поможем, но решать за тебя никто не будет.



Рыдания подступили к самому горлу, и я спросила сдавленно:

— А, может, так лучше? Если мы расстанемся? Что, если… Если у нас никогда не будет детей? Если не получится…

Мама недовольно посмотрела на меня.

— А если завтра ядерная война?

— Мама!

— А ты будущее "еслями" не мерь. Неврастиничкой станешь. Хотя, по-моему, уже…

— Ну спасибо…

— Допивай свое вино, и иди спать. Утро вечера мудренее, — она отвернулась к окну и закусила губу, о чем-то раздумывая. Я ждала, напряженно наблюдая за ней.

— Одно запомни, — со вздохом произнесла она и обернулась. — Тебе нужно с ним поговорить. И только потом решить для себя — да или нет, никого не мучая.

— Ты думаешь, он мне соврал?

Почему-то вспомнилась бумажка с красным крестом под его пальцами.

— Думаю, — мать кивнула.

Я поднялась и поцеловала ее в щеку.

— Спасибо, мам. Спокойной ночи.

— Спокойной, — мама снова отвернулась к окну, а я, ещё раз проверив мобильный на наличие сообщений, поплелась в свою комнату.

Может, я и хотела сбежать, но он позволил. Он оттолкнул меня и не захотел догнать.

Почему?

И уже в полусонной дреме поднялись из памяти его же слова: "Иногда, когда ты кого-то сильно любишь, ты пытаешься защитить его всеми возможными способами. Даже причиняя ему боль. Потому что эту боль он выдержит, а ту, от которой его пытаются защитить — нет".

— Господи, Шершнев, — прошептала я, проваливаясь в сон. — Ты переиграл в босса…

В жизни Алексея иногда бывали такие дни, когда он ощущал себя всесильным. Жизненные неудачи тогда отходили в тень, обиды забывались, и он был готов рваться к цели и побеждать. Сегодняшний день начался именно с такого ощущения. Алексей пребывал в очень хорошем расположении духа, хотя повода вроде бы и не имелось, разве что только выпал первый снег. Красивый, чистый, крепкий, с хрустом под ногами и буксующей зимней резиной. Но большая машина Алексея ничего не боялась, как и он сам.

На работе он, по случаю отличного настроения, решил побыть "хорошим полицейским" и, всем без исключения пожелав доброго утра, направился прямиком в кабинет Шершнева — очень Алексея беспокоил вопрос с премией. Детям нужны были подарки к Новому году, и искать всякую ерунду, типа штаба щенячьего патруля и Леди Баг в водной трансформации (это вообще что?) следовало заранее.

— Приветствую, — Алексей завалился в кресло перед столом босса и, откинувшись на спинку, сцепил на уровне груди пальцы в замок. — Что, Женек, по кофею?

Евгений стоял у окна. Через полоски жалюзи, чуть приоткрытых, ему на лицо падал холодный свет с улицы, и Шершнев казался бледным и вообще синим, как труп. Алексея это нелестное для друга сравнение смутило.

— Эй, хватит медитировать.

Женя кивнул и вернулся за свой стол.