К моменту подхода к «Киноману» он уже не сомневался, что причина ее психа в нем, Давыдове, но при всем своем желании не мог припомнить за собой греха, столь разозлившего Катюху. Ну, предложил он ей дома остаться вместо похода в кинотеатр — так вроде она подобных двусмысленных намеков не только не чуралась, но и сама их поддерживала. Помнил Рома, как она забралась ему под футболку и гладила спину, не давая вздохнуть. Да и после не строила из себя святую невинность, а напротив, сама заводила и обещала, так что стоило поискать что-то другое. И Роме следовало разобраться с этой проблемой, пока Катюха не вынесла из-за нее мозг им обоим. Как это умеют делать женщины, он знал не понаслышке.
Рома еще раз перебрал в голове сегодняшний день. До расставания после универа все было хорошо: и на поцелуи Катюха отзывалась со всем пылом, и на веселые намеки о последнем ряде отвечала с самым явным кокетством и предвкушением. А вот вечером сразу колоться начала, Рома даже слова не успел сказать. Однако догадаться о том, что она насочиняла за время их разлуки, было выше его умственных способностей, а потому, когда они уже почти подошли к «Киноману», Рома дозрел до прямого вопроса.
Но задать его не успел. Катюха, и так шедшая всю дорогу на корпус впереди него, неожиданно свернула не к входу в кинокомплекс, а к уличной парковке, где — и нет, Роме не показалось! — сияла в свете мощного прожектора знакомая черная «хонда».
— Катька! — еще не понимая, что происходит, но уже чувствуя смутную опасность, позвал Рома, однако она лишь еще ускорила шаг, а потом, и вовсе перейдя на бег, с ходу бросилась в объятия стоявшего возле своей машины Карпоноса.
— Привет! — на всю парковку заверещала она — и присосалась губами к его губам.
Рома замерз так, как будто на Земле в секунду наступил Ледниковый период. Даже сердце закоченело.
— Катя! — шагнул он еще было к Сорокиной, но она, оторвавшись от своего Олежека, нырнула в его машину и звонко захлопнула за собой дверь. Карпонос, даже не взглянув в сторону Ромы, последовал за ней.
«Хонда» взревела мотором и рванула с парковки прочь.
Рома с трудом вдохнул. Словно отказываясь верить в происходящее, достал еще телефон и набрал Катюхин номер, но она, как и следовало ожидать, сбросила звонок. Вторую попытку постигла та же участь. Третью тоже. Рома не знал, зачем звонил, когда и так уже все было ясно, но охватывающая злость заставляла снова и снова тыкать в иконку с Катюхиной фоткой, пока мерзопакостный женский голос не сообщил, что абонент находится вне зоны доступа сети. А это значило, что Катюха выключила телефон или кинула Ромин номер в черный список. И то и другое намекало лишь на одно.
Все кончено.
И Катюха не хочет, чтобы он что-то осознал и попросил прощения. Она хочет от Ромы избавиться. И кажется, она на верном пути.
Рома рванул домой.
Нет, чушь собачья, не могла Катюха так просто устроить ему подлянку! Она еще сегодня целовалась с ним так, что шумело в ушах, и глаза у нее сияли, и на губах светилась счастливая улыбка — нельзя так играть! Значит, весь этот цирк с Карпоносом был устроен только для того, чтобы уесть Рому. Был ли за ним на самом деле какой грешок или Катюха его себе только выдумала, сейчас не имело значения. Рома не сомневался, что она немного подуется и попросит Карпоноса отвезти ее домой, и он должен был перехватить ее до того, как она туда попадет — хотя бы чтобы не объясняться сначала с ее родителями. Светофоры, будто помогая Роме, высветили «зеленую улицу», и он мог с полной уверенностью считать, что оказался у подъезда первым: вряд ли Карпонос так просто уехал бы от Катюхи, не потребовав объяснений, а черной «хонды» у дома не было. Значит, где-то катаются, выжидают. Рома чуть продышался и занял наблюдательный пункт на скамейке детской площадки, напротив своего и Катюхиного подъезда. Свет в спальне Сорокиной не горел, что еще раз подтверждало Ромину уверенность в том, что она не дома.
Но если поначалу его это порадовало, то через полчаса стало откровенно напрягать. Куда, черт возьми, они запропастились? Нормальный человек Карпоноса и четверть этого срока выносить не сможет, а Катюха вроде как в последнее время вернула себе адекватность. Во всяком случае, когда она послала Олежека подальше, Рома в этом уверился. Что же выходило, ошибся? И сегодняшняя ее выходка подтвердила возникшие опасения?
Рома поежился: он взмок, конечно, когда гнал к дому, но теперь тот жар был уже в прошлом, а новые, пока еще не облекшие форму мысли вымораживали куда сильнее опускающихся вместе с ночью холодов. Могла ли Катька… Ну, не наказывать его вовсе за непонятно какой проступок, а… помириться со своим Карпоносом взаправду? Если предположить… чисто теоретически, потому что в реальности такого никак не могло быть, но если предположить… что они просто поссорились полторы недели назад? Крепко поссорились — так, что Катюха захотела с ним порвать, а теперь осознала, что любит все-таки своего Олежека? Или, хуже того, если она решила за что-то отомстить Карпоносу и использовала для этого втюрившегося в нее по уши Давыдова? Вокруг Карпоноса вон сколько девиц распрекрасных вилось, Катюха вполне могла и приревновать, и решить доказать своего кавалеру, что тоже не так проста, как кажется. Что и за ней будут парни бегать, стоит ей только захотеть. Что она без всяких проблем найдет Олежеку замену — и нашла ее. Но ровно до того момента, пока оный Олежек не опомнился и не прибежал просить прощения. И Катюха простила. И…
Просто вычеркнула Рому из своей жизни. Честнее, наверное, было сказать ему об этом в глаза, но когда бы девчонки отличались подобным милосердием? Мол, увидел все лично, можно и не объяснять ничего, чай, не дурак, сам поймет. И Рома понял. Вот только, черт с ним, пусть будет дураком, но он заставит Сорокину сказать все языком, а не очередным спектаклем. Пусть посмотрит ему в лицо и даст от ворот поворот! Он хотел услышать ее оправдания или даже обвинения — плевать, может, тогда станет не так больно! Сейчас хотелось вгрызться зубами в угол скамейки, только чтобы не сжимать их так сильно, что сводило челюсть.
Рома отломал от близстоящего турника намерзшую сосульку и сунул ее в рот. Неужели Катюха оказалась именно такой бессердечной девицей, какой выглядела в нынешнем своем поступке? Неужели Рома за два с лишним года ничего о ней не узнал и мог так в ней ошибиться? И Сонька еще со своей зашитой Сорокиной смутила: Рома поверил, что Катюхе нужна эта самая защита и нужен он, а на деле получалось, что защищать нужно от нее. Только Рома вот не защитился. Поэтому и сидел теперь на скамейке, один, грызя почти закончившуюся сосульку и сжимаясь всякий раз, когда во двор въезжала машина. Придумывал слова, которыми встретит бессовестную Сорокину, однако с каждым новым заходом те выглядели все более жалкими, и Роме как будто надо было оправдываться за это его ожидание, а гнев потихоньку истирался, заменяясь каким-то холодным безразличием. Кажется, только им можно было заглушить одолевающую горечь. Нет, не испытывала его Катюха и не хотела отомстить. Она просто его кинула. Без слов. И без жалости.
Машины заезжали все реже, а окна в доме гасли, убивая последнюю отчаянную надежду. Рома равнодушно посмотрел на часы. Полпервого ночи. Очевидно, Сорокина уже и не приедет. Очевидно, она решила отпраздновать воссоединение с Карпоносом проведенной вместе с ним ночью. И никакие месячные ей сегодня не помеха. Впрочем, были ли они вообще или Сорокина, поняв, что зашла в своей мести слишком далеко, нашла единственный способ избежать Роминой постели? А он еще себя кретином называл, не понявшим ее сразу и заставившим перед ним унижаться. Кретин и есть, вот только совсем по другой причине. Из-за своей доверчивости и глупой, неуместной влюбленности не в ту девчонку. Ведь с самого же начала было понятно, что у них ничего не получится. Не получится, потому что мегера Сорокина не замечала его два с лишним года и не могла заметить только из-за того, что он накормил ее картошкой и помог с матаном. Будь проклят этот матан и все, кто с ним связан! Они упорно портили Роме жизнь и упивались этой своей возможностью. Да, Рома от них зависел. И ничего не мог с этим поделать.
