Тесс посмотрела на свои ноги в туфлях без каблуков, носки которых высовывались из-под длинной черной юбки. Девушке вдруг пришло в голову, что больше нет необходимости одеваться по вкусу матери или пользоваться косметикой, которую она ей выбирала. Больше никогда ей не придется угождать матери. Или отцу. Или кому-то еще. Не осталось никого, кому надо было бы угождать. Тихий вопль, а скорее стон, вырвался из ее груди, и она торопливо прикрыла рот ладонью, надеясь, что его никто не услышал.
Рука легла ей на колено. Рука Делл – подруги матери тех далеких лет, женщины, которая стала другом Тесс. Делл согласилась взять у Марины деньги, чтобы пересечь страну от побережья до побережья и принять участие в похоронах. Марина и Чарли тоже хотели приехать, но Тесс им запретила. Она не нуждалась во внимании принцессы и ее телохранителя. И еще она не хотела присутствия Чарли. Она боялась, что вместе с Чарли появится и Питер. А если приехала бы только Чарли, невыносимо было бы видеть ее в одной комнате с матерью Питера, женщиной, которая никогда не станет свекровью Тесс, о чем Салли Ричардс уже никогда не узнает.
«Элизабет Хобарт, – подумала Тесс и заставила себя поднять голову и взглянуть на мать Питера, – все-таки у нее хватило порядочности приехать на похороны».
Тесс закрыла глаза, сжала руку Делл и постаралась забыть о том, что, если бы не безграничная жадность Элизабет Хобарт, не ее погоня за деньгами и властью, родители были бы живы.
Наконец служба кончилась.
Серебряные подносы с крошечными пирожными и печеньем, тонкие фарфоровые чашки с чаем были расставлены на столе в гостиной похоронного бюро. Тесс не хотела туда идти. А куда ей было идти? Домой? Она стояла, почти прижавшись к стене, и смотрела на стол с угощением, как будто могла найти там ответы на свои вопросы. Грейсоны, Аршамбо и другие, сбившись в небольшие группки, о чем-то говорили, но до Тесс долетали лишь отдельные слова.
– Я сейчас принесу тебе чаю, – сказала Делл и через толпу пошла к столу.
Тесс хотела встать и удержать ее, но не успела. Она хотела крикнуть ей: «Не оставляй меня одну!» Она хотела всю жизнь держаться за Делл, чтобы черпать у нее силы и поддержку. Тесс смотрела на ее фигуру в длинном черном платье и черную с проседью косу на спине, но от усталости не могла произнести ни слова.
Вдруг она почувствовала руку на своем плече.
– Милая, милая Тесс, – услышала она женский голос. – Я даже не знаю, как тебя утешить.
Тесс моргнула и посмотрела в прищуренные глаза Элизабет Хобарт.
– В какой-то мере я чувствую себя виноватой, – продолжал тот же голос. – Если бы они не поехали в Сингапур...
Конец фразы потонул в негромком однообразном гуле толпы. Тесс наблюдала за движением тонких губ женщины, за тем, как открывается и закрывается ее рот, снова открывается и снова закрывается... Она разглядывала ее лицо под идеально наложенным макияжем, ее аккуратно завитые короткие седые волосы, небольшие жемчужины в мочках ушей. Интересно, эти серьги она надевает на похороны всех своих служащих? Своих рабов. Интересно, скольких из них Элизабет Хобарт загнала в могилу?
– Может быть, я сегодня пришлю за ними своего шофера? – предложила Элизабет Хобарт.
Тесс непонимающе моргнула. Внезапно рядом появилась Делл с чашкой чая для нее.
– О чем вы спрашиваете? – обратилась она к женщине.
Элизабет не спеша отпила из своей чашки. Интересно, оставляют ли ее губы красные следы на фарфоре?
– Мне нужны документы. Документы текстильной компании «Хобарт». Они мне понадобятся в Нью-Йорке.
Делл кивнула.
Тесс старалась крепче держать чашку, но она стучала о блюдце, будто под воздействием неведомой силы.
– Насколько мне известно, Джозеф хранил конфиденциальные бумаги у себя дома, а не на работе. Вы должны их найти до моего отъезда в Нью-Йорк.
«Мы должны их найти. А кто найдет для меня тела родителей на дне залива Сан-Франциско?»
– Документы касаются весьма деликатных переговоров.
Делл снова кивнула.
– Тесс, ты не знаешь, где твой отец держал эти документы?
Тесс смотрела на нее невидящим взглядом.
– Возможно, мы найдем для вас документы. Возможно, нет, – сухо произнесла Делл.
– Я позвоню вам, прежде чем посылать шофера, – сказала Элизабет и направилась к столу, чтобы поставить чашку, откуда, не глядя по сторонам и прямо держа голову, проследовала к двери.
– Страшно подумать, – шепнула Делл, – что она могла быть твоей свекровью.
– Она будет свекровью Чарли.
Тесс смотрела на дверь, за которой скрылась Элизабет Хобарт, оставив после себя незримое ощущение власти.
– Я как-то не думала, что тебя заботит благополучие Чарли, – заметила Делл.
Тесс представила себе Чарли, как она лежала на больничной кровати, недвижимая, невидящая и равнодушная ко всему вокруг. Все равно что мертвая. Такая же мертвая, как родители на дне океана. Чарли могла умереть, и виновата в этом была бы Тесс.
Тесс поставила свою чашку на стол рядом с чашкой Элизабет Хобарт.
– Чарли моя подруга, – сказала она.
– Чарли прекрасно со всем справится, – отозвалась Делл. – Она лишена твоей чувствительности.
Чувствительности? Тесс подумала, много ли чувствительности было в ее недавних поступках, и слезы навернулись у нее на глаза. Она не боялась, что их заметят, потому что они были понятным выражением горя. Но Тесс знала, что те слезы еще впереди. Сейчас она оплакивала своего ребенка, который уже никогда не родится, хотя для аборта теперь не было причин. Она хотела повернуться к Делл и рассказать ей о причине своих слез, но тут к ней подошла группа людей, и момент был потерян. Тесс вновь поглубже спрятала свою вину и пожала еще одну вялую влажную руку.
Тесс смутно помнила свое возвращение, на самолете до Хартфорда, а потом до Нортгемптона на автобусе по дороге номер 91. Она равнодушно смотрела в окно на небоскребы Спрингфилда, на медленно текущую реку Коннектикут и новую торговую улицу в Холиоке. Делл вернулась в Нортгемптон через два дня после заупокойной службы, взяв с Тесс обещание, что она возложит все заботы о родительском имуществе на адвокатов. Великолепный особняк был выставлен на продажу. Тесс оставила себе только несколько личных вещей родителей как напоминание, что они когда-то жили на земле: акварель отца с изображением церкви Хелен Хиллз Хиллз в Нортгемптоне, где они венчались с матерью, и брошь, некогда принадлежавшую бабушке Тесс, которая тоже училась в Смитовском колледже. Только несколько вещей и денежные счета, которые будут переведены на ее имя. Денег было столько, что их хватит на годы и даже, может быть, до конца жизни Тесс, если она будет разумно ими распоряжаться. Но самой Тесс некуда было деваться, кроме как возвратиться в колледж. Делл убедила ее закончить образование, а тем временем решить, как она дальше устроит свою жизнь. Тесс точно знала, что посвятит себя художественному стеклу, весь вопрос был в том, где она поселится. Где она может осесть в своем одиночестве? Где теперь будет ее дом?
