Клуб "Твайлайт". Часть 1 (СИ) - Ефремова Тата

Мергелевск, ЮМУ, ноябрь 2006 года

Что такое настоящий моральный ад, Ренат узнал после юбилейного концерта ФПР. Всё его существование свелось к состоянию ревности. Он ревновал Марину даже к детям из интерната, в котором солисты студенческого театра (с подачи Веры Алексеевны уже официального, даже указ об основании имелся) провели в конце ноября небольшой концерт с детскими песенками. Ещё бы, вся эта детвора только вокруг Марины и вертелась, совсем мелкие прикасались к её волосам и думали, что она фея. Ренат с удовольствием побыл бы на их месте.

Если раньше он устраивал «случайные» встречи, то теперь старался вообще не выпускать Марину из виду, наплевав и на дядю, и на вечный нудёж Вадима, который словно задался целью испортить Ренату всю радость от происходящего. (Именно радость, которая каким-то непостижимым образом уживалась бок-о-бок с душевными муками). Муратов никогда ещё не пребывал в состоянии такого… перманентного кайфа: вставал с ощущением счастья от того, что увидит сегодня Марину, проводил весь день в порывах сердечного содрогания, от перемены к перемене, погружался в сон с предвкушением, что когда-нибудь она будет засыпать рядом с ним, как-то умудряясь учиться и адекватно общаться с однокурсниками. Что касается друзей, то «мушкетёры» отошли для него на второй план. Артём, кажется, и не заметил, Вадим и так всё знал и молча терпел, а Лёха стал отдаляться. Спелкина всё чаще видели в других компаниях.

С Даной Муратов порвал. По крайней мере, попытался. Кажется, Рудникова не восприняла слова «золотого мальчика» всерьёз и на что-то ещё надеялась.

Ренат с ужасом обнаружил, что вокруг солистки «Биг Пош» целый день крутится столько разного народа, что он перестаёт выделять из него особо наглые мужские… лица. С парой наиболее шустрых и охочих до «карамели» пацанов Муратов уже «переговорил». Оставалось два, наиболее трудных, «случая».

Марина снова, к тревоге Муратова, начала чахнуть и бледнеть. Когда она худела, на белой её коже были хорошо видны синие круги под нижними веками, а глаза становились в два раза больше. Нужно было прекращать весь этот балаган. И Ренат знал лишь один способ это сделать. Но он тянул, потому что теперь боялся уже не дяди. Он боялся, что Марина скажет «нет». А она могла. Просто взять и сказать: «Нет, Муратов, ты мне по-прежнему не нравишься. Я теперь популярна и начала понимать, насколько я красивая и талантливая. Раньше не понимала, а теперь понимаю. Найдётся кто-нибудь покруче тебя».

На репетициях Марина была по-прежнему холодна к нему. Нинель злилась:

— Михеева, влюблённый взгляд где? Где, я спрашиваю, искра? Хватить глазками хлопать! Я уже поняла, что петь и глазками хлопать ты умеешь! Но мне электричество нужно, разряд, чтоб зрителей… током! Так, стали с Муратовым рядом. Все застыли, только вы вдвоём. Ты его любишь, поняла? Любишь и хочешь!.. Все заткнулись! Прекратили смех!.. Муратов, Михеева, вполоборота, руки подняли на уровень плеча, согнули бубликами, руки соединили в локтях, смотрим через плечо, кружимся. Фонограмма где? Кружимся! Кружимся! Смотрим! В глаза смотрим! Во-о-т! Вот о чём я говорю: искра, разряд! Михеева, куда побежала? Что с ней такое? В глаз попало?

В один из вечеров, когда Ренату стало совсем невыносимо (Марина никому не открывала дверь, стучи не стучи, и даже могла позвонить вахтёрше бабе Жене на доисторический телефон-автомат в холле общаги, если кто-то из особо настырных поклонников барабанил в блок), Муратов полез на балкон комнаты четыреста одиннадцать. Он не собирался пугать Марину. Было поздно и, зная, как первокурсница устаёт в последнее время, он полагал, что она уже спит. За плечами у него был рюкзак с «пайком»: хороший чай, конфеты, печенье, дорогой сыр и копчёная колбаса. Он просто оставит всё это у неё под балконной дверью. Пусть думает, что хочет. Может, карамельная девочка до сих пор верит в Деда Мороза?

За четыре года до этого студентка Лена с ФПР (которую ни Ренат, ни Марина не знали в лицо, но которая обитала в блоке четыреста одиннадцать, обожала цветы и заставила всю комнату кадками), повесила на решётку, украшающую балкон, несколько кашпо с петуниями. В горшки и мимо щедро лился питательный азотный раствор, размывающий гипсовое украшение. Обнажилась и начала ржаветь арматура под гипсом. Обильные осенние дожди две тысячи восьмого довершили дело. Ренату «повезло» ухватиться за гнилые прутья в последний день их единения с решёткой, они и так слишком долго терпели его издевательства. Скрип прутьев и звук, с которым лопнула конструкция у него под руками, ещё долго потом сопровождали Муратова в кошмарах. Рената спасло то, что решётка отвалилась не сразу, а стала вместе с ним медленно отгибаться в пустоту пятнадцати метров над бетонной площадкой, раскалывая гипс словно яичную скорлупу. Он прыгнул в последнюю секунду, тело само сориентировалось, не позволив панике возобладать над рефлексами.

Небольшой участок балконной решётки, на которую он упал, уже давно лишился деревянных перил. Муратов ударился грудью о металл и ухватился за скользкие от влаги прутья. Боль почти выключила его, рюкзак тянул назад. Он начал сползать, отчаянно молясь, чтобы не потерять сознание от шока. Сползание остановилось, когда Ренат почувствовал, что чьи-то руки обнимают его под мышками. Он смог вцепиться в перила крепче, немного подтянулся и с трудом повернул голову, уткнувшись лицом в рыжие кудряшки. Присев, сквозь прутья балкона, дрожащими от напряжения руками Марина держала его над бездной.

Мергелевск, август 2017 года

Марина поставила сумку на пол и с восхищением огляделась. Её комната выходила окнами в сад и на тропинку, ведущую к калитке. Одна стена её была полукруглой, с крошечным балконом. Лёгкие шторы, пушистый коврик у кровати, нарочито грубо прокрашенные полки, светлый паркет и много предзакатного солнца. Кот вошёл следом, с усилием вспрыгнул на одеяло, разлёгся колбаской и замурчал.

— И вовсе ты не похоже на тупого, — сказала Марина, присаживаясь на край кровати и с наслаждением погружая пальцы в тёплый мех. — Такой краси-и-ивый, пушис-и-истый!

Кот замурчал ещё громче.

— Пиксель, такой милый-милый! Шёрстка у тебя точно… пиксельная, в квадратиках. Вот, вот, вот и вот. Примерно два пикселя на дюйм.

Кот со всем соглашался и мурчал, подставив живот. Марина вышла на балкончик, сладко потянулась, впитывая взглядом всю открывшуюся перед ней красоту: розовое море, кусочек старого причала под крутым спуском на каменистый пляжик с деревянными «грибами» и беговую дорожку.

Эта часть территории, бывший посёлок Маячный, хорошо охранялась. Недалеко от дома Кардашевых виднелась будка секьюрити. Показывая Марине, как работает электронный замок на двери, Борис объяснил, что в облюбованный творческой элитой уголок побережья часто наведываются местные папарацци. Секьюрити их гоняют, но случаи подглядывания и сливания в прессу интимных подробностей жителей посёлка уже имели место быть.

— Народ здесь небедный и известный, — сказал Танников. — Там — дача столичного рэпера Штучного. Знаешь такого? Вот и я не знаю и в лицо не видел никогда. Слева от Терентича, чуть ниже, живёт владелец ретро-клуба, сравнительно недавно въехал, пару раз видел его с женой. Чуть дальше на горе — Соколовы, телевизионщики. Справа от вас — тоже что-то с телевидением, дама с дочкой. Здесь раньше маяк был, режимный объект, перенесли на мыс. Из старых маячных построек у Терентича вон, забор собран. Дальше по берегу — роща, с родником, за трассой — лес. Если ещё немного вдоль берега пройти — старый посёлок, рекомендую рынок, местные своим, домашним, приторговывают.

После отъезда Бориса позвонил Кардашев. В трубке гулко плюхало, эхом звучали строгие женские голоса. Художник сказал, что он на процедурах и звонит лишь за тем, чтобы поблагодарить Марину, а за всеми инструкциями она может обращаться к Боре: