работал ради большего! Меньшего не существовало.
Не было этих глазищ и веснушек на щеках, нежных губ и секретного созвездия родинок на правой груди. Взрывного характера и бездонной души, в которую хочется с разбегу, как в омут. И там и статься. С нею. Просто зависнуть в невесомости и любить: на максималках, но неторопливо, смакуя каждый момент и не думая о том, сколько нам осталось — год, неделя? Пара минут?
Жизнь такая сука — никогда не знаешь, в какой миг оборвётся. Загадывать наперёд глупо. Планировать «долго и счастливо» — лишь тратить впустую драгоценное время. Нужно успевать здесь и сейчас. С тем, к кому тянет, без кого не дышится…
Но это для нормальных людей. А мудакам вроде меня калёным железом на лбу выжигать надо: «Бездушная тварь. Не влюбляться!»..
В следующие несколько дней общий темп моей жизни резко упал. Я получила от Гордеева указание сидеть в его отсутствие в отеле, и желания нарушать этот приказ не возникало. Да какой там из отеля — я сейчас даже из номера боялась выйти!
Днём было скучно. Я изнывала от безделья и неопределённости. Но ещё больше — от угрызений совести. Я не хотела иметь ничего общего с теми, кто торгует наркотой. И какая же злая ирония в том, что именно от них я дождалась помощи для Верки, вместо того чтобы гордо развернутся и уйти в закат!
На фоне этих естественных душевных терзаний, мне как-то совершенно ненормально хотелось узнать хоть какую-нибудь, хоть самую малюсенькую подробность о том, что же сделал Гордееву за самоуправство Коломоец. Прям аж зудело от любопытства! Но этого мне докладывать никто не собирался, а самой спросить у Сергея гордость не позволяла. Я вообще старательно воротила от него нос и играла в молчанку, втайне наслаждаясь тем, что это его, кажется, реально расстраивает, и в тоже время коря себя за то, что меня вообще волнует, что думает обо мне этот наркоделец.
А в остальном, судя по тому, что оба босса как ни в чём не бывало продолжали мотаться по своим «секретным» делам — Гордееву всё сошло с рук.
Словом, в течение дня я развлекалась тем, что заказывала в ресторане отеля самые вычурные блюда, смотрела сериальчики и залипала в соцсетях. А вот ближе к вечеру появлялся Гордеев, и мы с ним уезжали. Вдвоём — только он и я. И никаких прозрачных топиков и высоченных каблуков, только уютная джинса и кроссовки! Да и сам он менял строгий костюмчик на повседневку, чаще спортивку, и мы просто шатались по городу, по торговым центрам, киношкам и паркам.
— И что всё это значит? — так и не поняла я происходящего.
Он пожал плечами.
— Ничего. Просто гуляем.
— Ну да, расскажи! Ты же никогда ничего не делаешь просто так!
Без своего строгого костюмчика он был такой… близкий. И все очевидные причины сторониться его снова меркли, разбивались об его настоящесть и то самое затаённое одиночество взгляде, причину которого я теперь знала — личная трагедия с погибшими женщиной и ребёнком.
Интересно, она была ему женой? Он любил её? Что вообще случилось, как давно и почему он винит себя? Любопытство съедало. А вместе с ним — и странное, необъятное желание заботиться о самом Гордееве.
— Просто, Слав, просто, — подтвердил он. — Просто гуляем, как… как пара. — И, хозяйски приобняв вдруг, скользнул носом по моему виску. — Потому что так надо.
Я чуть не запищала от восторга! И с одной стороны это взбудоражило — так сладко и многообещающе… А с другой — разочаровало.
Просто разыгрываем дурацкий спектакль по дурацкому сценарию: я его девочка, он мой мужчина. Просто роли обязывают быть ближе друг к другу: держаться за руки, обниматься, позволять себе бытовуху, вроде пить воду из одной бутылки или шутливо шлёпать друг друга по заднице. Просто щекотливая игра на неведомого зрителя и ничего личного… Но сколько же в этом всём было личного!
Я знала, что это мираж и самообман, но всё равно ждала этих вечеров. И от этого ожидания дни мои с каждым разом становились всё скучнее, а сама я окончательно пропадала, вживаясь в роль «девушки Джеймса Бонда» слишком уж искренне, лишь изредка вспоминая как и зачем вообще здесь оказалась.
— Что с деньгами? — спросила я как-то. — Ты же знаешь, что я никуда не денусь, так отдай мне зарплату, ну?
— А кто вообще такая эта твоя Верка? — вопросом на вопрос ответил Игнат.
— Какая тебе разница?
— Просто интересно.
Я вздохнула. Эти его «просто» сводили с ума своими подвохами.
— Я уже говорила, что она помогла мне устроиться на новом месте, что благодаря ей я в колледж поступила, что это она на работу меня уст…
— Это всё понятно, — не отрывая взгляда от дороги, перебил Гордеев, — но это всё про тебя. А про неё ты что знаешь?
— Ну-у… — задумалась я. — Она дочь маминой школьной подруги.
— Откуда ты знаешь?
— Мама сказала.
— Про Верку?
— Нет, конечно! Про её маму, свою одноклассницу Юлю. Я её искала, но не нашла, потому что она умерла. Но люди подсказали мне, где можно поискать дочку. Я поискала и нашла. Рассказала ей про наших мам, записку показала. И Верка вспомнила, что её мама действительно рассказывала про одноклассницу Алину — мою маму.
— Угу, — кивнул Гордеев. — Допустим. Что ещё?
— Ну… У неё есть брат, он сейчас в интернате. Верка мечтает забрать его оттуда, но опека не даёт, потому что для этого нужны деньги, жильё и всякие-там условия.
— Ещё.
— Она работает в сети салонов электронных сигарет, первый раз поцеловалась в пятнадцать лет, мечтает переехать жить на море, не любит жареную рыбу… Нет, серьёзно, чего ты добиваешься-то?
— А ты брата видела?
— Нет, конечно! Он же в другом городе!
— Ну а фото? Из интерната или детские — что-то же должно быть?
— Детских нету. Да и вообще никаких, потому что, когда Верка сама вышла из интерната, оказалось, что на съёмной квартире, где они жили с матерью, случился пожар. А в интернате фоткаться нельзя.
— Почему?
— А я знаю? Такие там правила. А Верке их нарушать — себе дороже.
— Угу, — удовлетворённо кивнул Гордеев. — А теперь давай сначала — что ты тогда вообще о ней знаешь? По существу? Стоп! — оборвал на вдохе мою тираду о том, какая она классная. — Мне можешь не отвечать. Себе. Только честно.
Я думала об этом полночи. Сначала с раздражением на Гордеева что он вечно
