— Кто сказал, что я не хочу? — Его вопрос слишком насыщен, чтобы я мог справиться с ним без кофе.
Поэтому, вместо того чтобы выпытывать у Деклана больше информации, я помогаю ему с завтраком. Судя по тому, как он постоянно прикасается ко мне, двигаясь по кухне, можно подумать, что мы живем в квартире размером с обувную коробку, а не в особняке. Я стараюсь не обращать внимания на то, как тысячи искр отскакивают от моей кожи, когда его тело касается моего. Каждый раз, когда я резко вдыхаю, его губы, кажется, изгибаются по краям.
Клянусь, он делает все это нарочно.
Я едва могу сосредоточиться на приготовлении пищи, и в результате получается наполовину подгоревший омлет. Конечно, это может показаться не самой аппетитной едой, но она должна сделать свое дело. Калории есть калории, я права?
— Ты не возражаешь? — Я огрызаюсь, когда его грудь касается моей спины.
— С твоей техникой не мешало бы поработать. — Он хмуро оценивает мой завтрак.
— Прекрасно, мистер Продовольственная сеть. Почему бы тебе не показать мне, как это делается?
— Тебе было больно проглотить свою гордость?
— Я глотала и похуже. — Его ноздри раздуваются.
Айрис: 1.
Деклан: 0.
Я улыбаюсь, делаю шаг назад и протягиваю шпатель, ожидая, что он возьмет его. Дыхание вырывается из моих легких, когда он прижимает меня к плите, вцепившись в мою руку, держащую лопатку.
— Я предпочитаю более практический подход к обучению. — Его бедра прижимаются к моей заднице.
— Говорит тот же самый человек, который говорил мне разобраться или найти новую работу, когда мне нужна была помощь. — Он не отвечает, покусывая кожу моей шеи.
Моя следующая фраза выходит оборванной.
— Что ты делаешь?
— Помогаю жене. — У меня перехватило горло.
— На мой взгляд, ты слишком привыкаешь к этому прозвищу.
— Я использую его, чтобы напомнить тебе о твоем месте.
— А что это?
— Мое.
Мои щеки горят, как и область ниже талии. Он игнорирует мою внезапную застенчивость, наливая смесь свободной рукой, удерживая меня на месте обеими руками.
— Твоя первая ошибка заключалась в том, что ты налила в сковородку слишком много. — Его горячее дыхание касается моей шеи, вызывая мурашки по всему телу.
Яйца шипят, подражая ощущениям внутри, когда его грудь касается моей спины. Я никогда не думала, что приготовление пищи может считаться эротическим опытом — по крайней мере, до Деклана. Этот человек заставляет варить яйца казаться чем-то вроде прелюдия.
Я сглатываю комок в горле.
— Что дальше? — Он несет мою руку, сжимающую лопатку, к горячей плите.
— Ты даешь яйцам схватиться.
Это простая задача, но он держит мою руку в заложниках, пока мы осторожно толкаем яйца снова и снова, пока верхняя поверхность яиц не загустеет. Каждая минута кажется вечностью из-за того, как он держится за меня. Кажется, его тянет к изгибу моей шеи, и он дважды целует меня, прежде чем продиктовать следующий набор указаний.
— Теперь ты заполняешь одну сторону своей начинкой.
— Не обе? — Его глубокий смешок сотрясает мои кости.
— Жадная, как всегда.
— Больше похоже на голод.
— Значит, нас двое. — Хрипло отвечает он, прижимаясь бедрами к моей заднице. На этот раз у него в кармане точно не телефон. Это я могу сказать точно.
— Я думаю, мы говорим о двух разных голодах. — Каким-то образом слова пробиваются сквозь мое сжавшееся горло.
Его толстая длина прижимается к шву моей задницы, точно говоря мне, как он относится к приготовлению пищи. Он слишком быстро отстраняется, забирая свое тепло с собой, когда добавляет немного пространства между нами. Я не понимаю его реакции.
Почему тебя это волнует? Это только еще больше все усложнит.
Я забочусь об этом больше, чем когда-либо признаюсь.
Потому что ты тоже его хочешь.
Это трудный факт, чтобы признать. Я действительно хочу его. Я чертовски сильно хочу его, но не знаю, как добиться чего-то подобного. И более конкретно, я не совсем уверена, чем именно я хочу заниматься. Случайный секс кажется почти таким же сложным, как предложение попробовать что-то большее. Любой вариант разнесет весь наш план к черту, и я тоже не уверена, что хочу этого делать. Мои варианты кажутся такими же безнадежными, как и моя способность сдерживать наше влечение.
Если Деклан и знает о моей внутренней панике, то не показывает этого.
— Будь готова через тридцать минут. — Деклан бросает на меня последний взгляд, прежде чем схватить мою дерьмовую первую попытку омлета и выйти из кухни.
Я хватаюсь за стойку и делаю несколько глубоких вдохов.
Как, черт возьми, ты собираешься пережить фальшивое свидание сегодня, когда ты так себя чувствуешь?
Деклан хватает пару ключей, висящих на стене.
— Ты за рулем? — Он крутит ключи на указательном пальце.
— Я дал Харрисону выходной.
— Я не уверена, что я сделала, чтобы заслужить такое обращение, но я здесь ради этого.
Деклан не комментирует, подходя к блестящему старинному кабриолету, похожему на что-то из шпионского фильма.
У меня отвисает челюсть.
— Это и есть наша поездка?
— Садись, пока мы не опоздали. — Я остолбенела, когда он обошел капот и открыл передо мной пассажирскую дверь.
— Это так круто! — Я подхожу к своему боку и падаю на сиденье, полностью потеряв дар речи, когда провожу пальцем по коже.
Деклан закрывает мою дверь, прежде чем вернуться к водительскому месту. Он вставляет ключи в замок зажигания, и двигатель оживает, когда он включает первую передачу.
Я вздыхаю.
— Что бы я сделала, чтобы получить шанс сесть за руль этой машины. — Он смеется.
Он грубый, глубокий и лишает меня возможности дышать.
— Ты можешь заставить меня делать много вещей, но водить эту машину — не одна из них. Это мужская машина. — Я закатываю глаза.
Прежняя улыбка стерлась с его лица.
— Больше похоже на женскую. Точнее, моей матери. — У меня такое чувство, будто кто-то ткнул меня ножом в грудь и вывернул ее. — Твоей матери? — Его кадык пульсирует.
— Я подумал, что уберу его, так как не запускал уже месяц.
Он убирает его каждый месяц? Моя грудь болит за человека, который хранит память о своей матери в ее машине. Я могу сказать, что Деклан заботится о том, насколько хорошо заботятся о машине, от полированного кожаного салона до идеально вощеного экстерьера.
Я не могу придумать, что сказать, мой язык заплетается от эмоций. Образ, который Деклан рисует всем, ничто по сравнению с тем, который он скрывает от всего мира. Хотя он и не близок к совершенству ни в каком смысле этого слова, он все еще человек. Ему больно так же, как и всем нам.
Мы вылетаем на подъездную дорожку, прежде чем он останавливается, чтобы открыть ворота. Он что-то бормочет, и я улыбаюсь, потому что никогда не видела, чтобы он запинался на словах.
— Она, наверное, любила эту машину больше, чем моего отца, а это, если ты знала их до того, как она заболела, было очень много. Не знаю, что она в нем нашла, но, наверное, он был другим со всеми нами до того, как она умерла.
Я не скучаю по тому, как он говорил о своих родителях до того, как она заболела. Как будто ее болезнь изменила динамику жизни всех, включая Сета. Мои губы опускаются, и я ненавижу себя за унцию сочувствия, которое пузырится на поверхности моего сердца к человеку, который так же мерзок и безжалостен, как и они. Каким-то образом любовь, кажется, очеловечивает худшее души.
— Ты расскажешь мне о ней поподробнее?
Это очень важный вопрос. Тот, который я не уверена, что справедливо задавать в первую очередь, но я ничего не могу с собой поделать. Я хочу побольше узнать о человеке, который раз в месяц выезжает на машине своей матери, как будто она может вернуться в любую минуту и потребовать ее обратно. Я хочу знать обо всем этом.
