голову в сторону Даньки, которая так и стояла у двери и смотрела на меня с испугом, широко распахнув глаза.
– Не вспотела? – Мы не менее пяти минут красноречиво топили друг друга со Слуцким, а эта все еще в пальто.
Девушка отмерла и пожала плечами.
– Я за телефоном пришла.
Ну конечно! Прости, малышка, мой белый конь в отпуске и доспехи в ремонте.
– Кофе свари, пожалуйста, – говорю я тихим спокойным голосом, вынуждая себя отвлечься от самоистязания.
Данька мнется, вертит головой, думает. И очевидно приходит к выводу, что отвязаться не получится. Неторопливо избавляется от ботинок и пальто. А я как раз покидаю кресло, чтобы пройти в кухню и достать пачку кофе с верхней полки. Антресоли не рассчитаны под ее рост. Зажигаю огонь на конфорке и от него же подкуриваю. Кофеварка поломалась еще в прошлом году.
– Если ты хочешь поговорить о вчерашнем.., – тихо начинает она, боясь подходить слишком близко.
– О вчерашнем? Да, пожалуй..
Настало чудесное время выяснить всё, что осталось непонятным и в очередной раз убедить себя в том, что выяснять нечего.
Девочка имеющая странное имя, начинающееся на «Д» и заканчивающееся «эль», потопталась еще долгую минуту у раковины. И мне пришлось отступить к окну, чтобы она могла наконец поставить турку на огонь.
– Ты..
— Давай начну я, — выдохнул дым и выдержал паузу. — У меня есть несколько вопросов.
Дождался пока Даниэль пожмет плечами. Это должно означать отсутствие аргументов, но в то же время это согласие значило то, что ей важно мое мнение.
— Как ты считаешь, когда твои обязательства перед Кириллом завершатся?
Адский вопрос. Даньку почти скрутило, она опустила голову, зарывшись подбородком в грудь — тяжело сглотнула и прикрыла глаза. Потом все таки взяла себя в руки и сыпанув в турку ложку растворимого с горкой, ответила:
— Про какие обязательства ты говоришь?
— Должно быть ты забыла. — Не спрашиваю, а констатирую. — Когда Кир узнал о своих проблемах, он предлагал тебе расстаться. Сам бы он на это не решился, я подтолкнул его к этому решению. Это было трудно, почти невыполнимо, мне не стоило думать о ком-то кроме него. А я подумал. Связал себя в узел, проглотил боль и.. Зачем ей хоронить себя рядом с тяжелобольным, тогда подумал я.. Молодая девчонка, ветер в голове, сквозняк под юбкой..
Спина, и до этого прямая, напрягается и замирает на мгновение. Косится на меня из-за плеча и выключает конфорку. Турку снимает тоже, отставляет подальше от края, не спешит разливать по чашкам.
— Я сказал тебе тогда — Даня, уймись. Ты сделаешь только хуже. Настанет момент, когда ему просто невозможно будет смириться с потерей тебя... потому как грядет время абсолютного одиночества и боли, для человека, который мне так близок.
— Да что я сделала не так?! Что я сделала?! — заорала Данька не выдержав моего давления. А может собственных воспоминаний, в которых рыдала, цеплялась за мои руки, клялась в вечной любви к Кириллу, умоляла поговорить с ним и оставить все как есть.
На что она надеялась, включая сейчас возмущенную истеричку, не знаю. Даже тогда меня это не впечатлило.
— Что я ответил тебя тогда, Даня? — не обращая внимания на ее вопли, продолжил я не повышая голос и не срываясь в напряжение. — Повтори дословно, что.
Не собираюсь уступать и даже двигаюсь ближе к газовой панели.
— Господи, да отстань, от меня, отстань. Я больше не могу.
Стонет, скрывает лицо в ладонях и наверняка нервно жует губы под ними. Бежать некуда, на моей территории прятаться негде. Это мягко говоря, неприятно, но сейчас я не считал себя виноватым.
— Что я тебе сказал? — нависаю над ней, смотрю в макушку и стискиваю зубы так, что начинают ныть челюсти.
Мое нахождение рядом, дает свои плоды.
— Что бы я больше не подходила к нему...
Казалось бы, такой ответ должен был меня удовлетворить. Мне приходится ежедневно насиловать себя, что бы ее проступок, тупая ошибка, слабость, себялюбие продолжали удовлетворять все стороны адского треугольника. Да только удовлетворяют они не всех..
— Вытри сопли, разлей кофе и сядь на диван, — мое близкое дыхание оседает на ее волосах.
Кажется, ее даже передергивает. Едва уловимая судорога от плеча к плечу. Оборачивается, запрокидывает голову и пытается посмотреть на меня заплаканными, красными глазами. Но в итоге не выдерживает моего уничижительного взгляда и начинает послушно колдовать над чашками, пересиливая дрожь в руках.
Я выключаю плиту, подхожу к холодильнику, на дверце которого красуются магнитики и стикеры с телефонами службы доставки. Суши? Пицца? Итальянский ресторан? Палач? Гробовщик? Ну конечно, разумеется, почему бы и нет. И да, со мной, наверно, и вправду что-то не так:
— Силиконовый браслет где?
Даня пытается обернуться неся чашки к столику у дивана, обжигает пальцы и, чертыхнувшись, шипит:
— Какой бра..
— Просто вернешь и все! — не собираюсь выслушивать ложь, про то, что она никакой браслет в глаза не видела... Судя по всему, он слетел с руки во время любовных утех, но владелица была слишком увлечена, чтобы заметить. И по-хорошему, стоило бы вернуть, но я понятия не имел, как с ней связаться. Познакомились в клубе, до постели дошло быстрее, чем до обмена телефонами, а когда ближе к утру я доверительным шепотом сообщил ей, что спать — да, именно спать — предпочитаю один, а ее ждет такси, девчонка собралась в рекордное время и прошипев напоследок что-то про похотливую скотину, хлопнула дверью. Удивительное рядом, трахались вместе, а скотина — я.
Мне этот сувенир даром не сдался, но я повесил его на ручку тумбочки и он должен там висеть.
Лебедева устроилась на краешке дивана, поджала ноги и стиснула ладони между колен. Щеки еще мокрые, глаза уже сухие. Взгляд в пол, ждет, что я продолжу.
Я падаю в метре от нее, вытягиваю ноги и запрокидываю голову, удобно устроив шею на спинке дивана. Аромат свежезаваренного бьет в нос и возбуждает соперничая с проснувшейся болью в ладони.
— Ну а теперь, можем поговорить о вчерашнем.
Даньку сметает с дивана и она решительно топает на кухню к окну, на подоконнике которого, в пепельнице, еще дымит плохо затушенная мной сигарета. У себя я курю крайне редко, почти никогда. Сегодня же день, когда всюду ломаются устои. Сегодня тот день, когда некурящая Даниэль ковыряется в пачке, пытаясь неумело завладеть сигаретой.
Я никак