игрока потеряли отличного из команды.
— Алебьев та еще крыса, и ты об этом знаешь. Он бы тебя ниже плинтуса опустил, если бы появилась возможность.
— Знаю, — соглашается Демид, а я кривлюсь, — в этом и прикол, Войский. Неужели не понял? Есть правила игры. Мы им следуем. Денис следовал. Ты нет.
— Его гнилые методы тебя не смущают?
— Нет. Методы могут быть любыми. Лишь бы правила не нарушали.
— Боишься играть с непредсказуемыми людьми?
— Не боюсь, Яр. Опасаюсь.
— Раз методы любые, почему не воспользовался возможностью со Смирновой?
От этих слов во рту привкус горечи. Мысли разные в голове. Да, от великой любви Леся бы не согласилась с ним… Но вот злость и боль тот еще стимул.
— Она бы мне все равно отказала. Стремно признавать. — Усмехается Дёма, немного задумываясь. — Не суть. Так нужно было.
— Поясни.
Дёма тяжело вздыхает и снова возвращается к столу. Молчит. В окно смотрит. После поворачивается.
— Ник попросил вывести тебя из игры.
— Что? Он вообще в другой стране? Ему это на какой хрен?
— Если бы ты с ним общался, то знал бы. Извини, Вой. Твое лидерство подошло к концу. Возвращается наш гений. Увидишь, у всех жизнь заиграет яркими красками.
— То есть, — Смирнова хмурится и потирает лоб пальцами, — твой брат создал эту игру? Все эти споры?
— Да.
— Сколько девушек вы… Я даже слово подобрать не могу, Яр. — Леся шумно вдыхает, а я напрягаюсь, убирая руки в карманы брюк.
Доски скрипят от того, как она ходит туда-сюда. Видно, что нервничает. Я спокоен, потому что правду говорю. Скрывать сейчас что-то глупо. Не тот момент.
— Не мало.
— Но зачем? Это же скотство какое-то.
Смирнова останавливается и сжимает перила руками. Я не стремлюсь подходить, хотя хочется. Сжал бы и не отпускал, но ведь вырываться будет и истерить. Это точно ни к чему.
— Я не могу сказать за всех, Леся.
— А мне и не нужно за всех, Яр. За себя скажи. — Поворачивает голову и смотрит на меня без отрыва. — Тебе зачем это нужно было? Скучно жилось? Вы так развлекаетесь? Самолюбие тешите? К чему игры на людей?
Теперь моя очередь отвернуться, потому что тема больная. Я столько раз откидывал в сторону муки совести, что сейчас не мог так резко раны вскрыть по новой.
— Вряд ли ты поймешь.
— Так ты постарайся объяснить.
— Из-за матери.
— Что?
Поворачиваюсь к Лесе, которая непонимающе смотрит на меня.
— Из-за матери, Лесь.
— Не понимаю, как связаны споры и твоя погибшая мама.
— Черт! — Потираю лоб пальцами и иду к краю пирса.
— Яр?!
Сажусь и пялюсь на воду. Уже темно. Отблески заката давно канули в темноту. Только водная гладь переливалась при лунном свете.
— Ярослав, — Леся садится рядом, на расстоянии, конечно, но рядом, — расскажи мне. Я же видела, каким ты можешь быть, и все эти споры… Они никак не укладываются в голове. Словно в тебе д…
Замолкает, а я улыбаюсь, как идиот.
— Два человека, да? В какой-то степени. В каждом из нас сидит и плохой, и хороший вариант, Лесь. Только… Мама всегда во мне хорошее видела. Пыталась избавить от отцовских правил. Нет, она его поддерживала во всем, что касалось работы, но вот в воспитании детей показывала зубы. — Провожу рукой по лицу и втягиваю с шумом воздух в легкие, не так-то легко исповедаться. — Ник влился в атмосферу, а я не мог. Притворяться не умел. Знаешь, эти мероприятия, где нужно было держать лицо, м-да… Я вечно шел наперекор, а папа разгребал. Мама старалась придумать причину, по которой я бы на них не попадал. Редко получалось, и тогда… Я в море хотел. Закат посмотреть. То, что мы здесь видим, — указываю на линию горизонта вдали, — это так… Мелочь. Там. В море. Все иначе. Красиво. Очень. Мама пошла у меня на поводу. В очередной раз. Ник и отец были на мероприятии, а мы отправились в море. Прогноз хороший был. Шторма не намечалось.
Замолкаю. Слова в горле застревают. Тишина ударяет по вискам. Воспоминания всплывают. Грудную клетку ломают. Дышать труднее.
— Ты не виноват, что так произошло.
— Виноват, Лесь.
— Нет, Яр. Это стихия. Никто не застрахован от…
— Причем тут стихия?! — Срываюсь на эмоции, глядя на Лесю.
В голубых глазах жалость. Хмурится.
— Все из-за моего слюнтяйства. Ник не такой. Нет в нем… Этого дерьма. Мама вечно лелеяла мой идиотский романтизм! И вот чем это закончилось!
— Романтизм? Но… Как… Яр…
— Ты хотела знать. Хотела поговорить. Я говорю. — Цежу сквозь зубы, потому что злюсь на себя, и стараюсь не смотреть Лесе в глаза. — После ее смерти я крышей поехал. Отец меня по психологам таскал. Без толку. Срывался. Дрался со всеми. Хоть с кем. Плевать было. Потом Ник нарисовался со своей игрой. Я уцепился за нее, как за соломинку. Запихал далеко воспоминания. Тут, — хлопаю по доскам, — только тут мог собой быть, понимаешь?
— Хочу понять.
— Прихожу сюда, и будто с ней рядом.
— Яр…
— Это не оправдание, Леся. Я все испортил. Все. — Усмехаюсь и упираюсь взглядом в воду. — Думал, что быть скотиной проще, чем на закаты любоваться. Зачем спорил? Не из-за скуки. Хотел другим стать. Чтобы без чувств. Выбивать романтическую дурь из наивных девочек и мальчиков. Потому что реальность она вот такая. Не щадит.
— Вы же не боги, Яр. Так нельзя.
— Знаю. Ответочка быстро прилетела. — Выдыхаю, пока напряжение внутри медленно идет на убыль. — Не буду строить из себя раскаявшуюся овечку. Пострадавших от этих игр забывал со скоростью света. Есть такое. А ты…
— Что?
— У меня прекрасно получалось запихать чувства в… Подальше. А ты взяла и…
— И?
— Ты другого Яра вернула. Взяла и… Я как нарик, Лесь. Сейчас я, как долбанный наркоман. Хочу дозу, чтобы обратно в радужный мирок. Ну или без нее.
— Яр…
— Знаю, как звучит. Диагноз можно поставить. — Усмехаюсь и смотрю на нее. — Прекрасно различаю грани, где плохо, а где хорошо. Вот только свое место потерял. Вообще, сейчас не это важно, а то, что я виноват перед тобой. Плевать на других. О тебе сейчас. — Поднимаю руку, когда Леся открывает рот, чтобы что-то сказать. — О своих грехах знаю, Лесь, и прошу у тебя прощения. Ты только скажи…
— Что?
— Простишь меня? Понимаю, что не сейчас. Со временем. Простишь?
Олеся
Весь мой воинственный настрой вылетает в трубу, когда я вижу его глаза, в которых боли больше, чем воды в море. Становится не по
