И сорвал приданое в миллионов десять зелени, женившись на старой деве!
Я напрягаюсь, а Борзов спокойно отвечает, закидывая руку на спинку диванчика за моими плечами.
— Больше. Завидуешь?
— Еще бы! Это правда, что ты ее называешь Мышью и ото всех прячешь? Ярый, подскажи, с кем завести знакомства, чтобы и мне так подфартило? И жена, и никаких претензий по жизни. Вон, девочку себе завел. Кстати, как тебя зовут, милашка? Хорошенькая. Ты хоть знаешь, что он — опасный тип?
Теперь очередь Ярослава напрячься. И, думаю, если бы не мои пальцы под столом, сжавшие его запястье, этот весельчак Никита уже улыбался бы беззубым ртом. Но чего-чего, а только драки тут и не хватало. Хватит нам с Борзовым и отцовского террариума. Поэтому я отвечаю молодому мужчине довольно холодно:
— Знаю. Я — Марина Борзова, та самая богатая старая дева, которая довесок к приданному. И для вас не девочка, молодой человек. А насчет прозвища… Уж лучше быть мышью в теплом доме, чем в этом же доме крысой. Остальное — не ваше дело и не ваш кошелек.
Парень замолкает и бледнеет, а тренер Олег вздыхает, наливая ему из бутылки воду в стакан.
— На вот, Никита, выпей и заткнись. Дурак ты! Я тебя предупреждал.
Тот берет воду и послушно выпивает, следя взглядом за Борзовым. Отставив бокал в сторону, с досадой кусает губы.
— Ч-черт, весь вечер насмарку! А такие планы были. Бить будешь, Ярый?
— Буду.
— Правильно, — соглашается этот Никита, вставая из-за стола. — Тогда выйдем на улицу, что ли…
***
Мужчины — ужасные создания, и остановить Борзова — все равно, что остановить смерч. Драки избежать не удается, но смотреть на нее я не собираюсь, в отличие от других, и остаюсь пить молочный коктейль с черникой. Смотрю на экзотических рыб в аквариуме, пока мужчины ведут себя, как идио… хм, как не очень умные люди.
— Марин, хватит дуться. Да не убил я его. Так, проучил слегка, — оправдывается Ярослав, когда мы уже, одевшись, садимся в машину, и я пристегиваю себя к креслу ремнем.
— Тебя, Борзов, тоже не мешало бы «проучить» за длинный язык, — замечаю. — Не сам же он это все придумал.
— А я и получил за Мышь. Дал ему разок себя ударить.
— Что-то по тебе не видно, — я в сомнении кошусь на мужа, по которому и не скажешь, что он только что дрался. Впрочем, для него это работа, чему я удивляюсь?
— Так я не виноват, что он мазила. Скользящим попал.
— Думаешь, хватит? Я вот не уверена.
— Думаю, нет. Марин?
— Что?
Ярослав хочет что-то сказать, но вместо этого сжимает рот. Однако и с места не трогается. Просто смотрит на меня, подняв руку на руль. В салоне «Порше» тихо, и пауза ощущается какая-то странная, неловкая. Мы еще о многом не научились говорить. И чтобы облегчить затянувшееся молчание, я прерываю его первой, отводя взгляд на дорогу:
— Давай просто поедем, Ярослав. Я не обижаюсь.
— Обижаешься. Слушай, я не знаю, как сказать…
— Не нужно ничего говорить.
— Нет, думаю нужно. Я хочу, чтобы ты знала. Все эти разговоры ничего не значат. Я больше никого не замечаю, кроме тебя.
И что на такое ответить?
— Ну… я твоя жена. Так, э-м, и должно быть… в идеале.
— Но я-то не идеал, Марина.
— Это правда.
— Ты слишком хороша для меня.
Я поворачиваю голову и вновь смотрю на Борзова. В знакомые глаза, которые сейчас темно-синие и внимательные. И словно ждут моего ответа.
— Только не говори, что из-за такой ерунды собрался меня бросить.
— Что? Черт! Нет, конечно, и не мечтай! Постой, — удивляется он, оставаясь серьезным. — Ты улыбаешься?
Я надеваю шапку, которую все это время держала в руках, и поправляю волосы.
— А что мне остается делать, Борзов? — поднимаю уголки губ. — Меня сегодня обозвали престарелой мымрой. Потом записали в старые девы, а еще в глупенькие любовницы. Я много бегала, не выспалась, дала пощупать свою грудь и в итоге осталась голодной. А тебе за все это даже синяк приличный не поставили! Может мне быть обидно?
— У тебя еще осталась неразбитой вторая лампа.
— Нет уж, спасибо. У меня после тебя неделю ладони болели.
— Как насчет узбекского плова? Я знаю отличный ресторан.
— Звучит замечательно. Там тоже могут быть твои знакомые?
— Могут. — Ярослав заводит машину, трогается с места и выезжает с парковки. Направляя «Порше» к центральному выезду из комплекса, говорит, нисколько не шутя: — Но если будет драка, Марин, обещаю, я дам подбить себе глаз.
Выбранный мужем ресторан оказывается хорошим и популярным местом. Конечно, Борзова узнают, но особо не донимают вниманием, и мы спокойно ужинаем, никуда не торопясь. А вот вернувшись домой, застаем ссору Данила Егоровича с его женой.
На крыльце коттеджа и в прихожей горит свет, и входные двери приоткрыты. Серая «Тойота» во дворе тоже брошена с открытой дверью, и голос Данила Егоровича раздается изнутри дома так громко, что мы с Ярославом, выйдя из «Порше», торопимся на звук. Мне еще никогда не приходилось слышать мужчину таким рассерженным…
— Вон, Анжелка! И на этот раз не возвращайся! Видеть тебя не могу! Мало я тебе дал? Мало для тебя сделал? Большего захотела?
— Даня, не бей!
— Паскуда воровитая! Руки марать о тебя противно!
— Да, не святая! А ты-то чем лучше? Это ты со мной разводишься! Выгнал меня, как собаку!
— Не на улицу, а стоило бы! Ты собака и есть, только брехливая! Я тебе квартиру купил, долги твои выплатил! А сколько денег давал — мало?! Жалел тебя, вот и отплатила!
— Я не хотела! Оно само, клянусь! Это все из-за нее, Даня!
— Как была ты, Анжелка, дурой, такой и осталась! Или ты думала, что Ярослав тебя искать не станет? Или наоборот, что станет? Или ты решила вину на мой старый горб повесить? За все хорошее вспомнить? Да ты знаешь, что было бы, если бы ты со всем этим добром убралась? Павел бы от тебя, глупой, и праха не оставил! А потом и от меня тоже!
— Нет, все не так!
— Всегда знал, что ты баба с гнилым душком, но
