от понимания, что и его я сейчас потеряю. Последнего преданного мне человека, который прошел адский путь, чтобы вытащить меня отсюда. Даже не вытащить, а дать мне ничтожный шанс на спасение. Я сунула в его руку один из маленьких шариков и зажала его пальцами в ладони.
– Это облегчит твои муки завтра. Ты ничего не почувствуешь…
Он прикрыл глаза, и на его губах появилась блаженная улыбка.
– Я мечтал умереть за вас, Ольга Олеговна. Умереть…чтоб вы знали, что я это сделал ради вас.
Я гладила его щеку и глотала слезы, чувствуя, как проходит дрожь по его телу. Он медленно положил шарик в рот и проглотил, глядя мне в глаза. Я всхлипнула и стиснула пальцами его рубашку.
– Я бы никогда не посмел…если бы знал, что выживу. Не посмел бы сказать вам, как я вас люблю, преклоняюсь перед вами…боготворю вас.
Накрыл мою руку своей и сильно прижал к груди.
– Прикоснитесь ко мне… Дайте мне сил уйти достойно.
Я провела пальцами по его щеке. Глеб прижался губами к моим пальцам, и я почувствовала, как по щекам покатились слезы.
– Если бы я могла что-то сделать для тебя. Если бы могла все повернуть назад… я бы не потеряла вас всех.
– Мы умирали за вас. Это был наш выбор и наша работа. Мы знали на что шли!
Я сплела свои пальцы с его пальцами.
– Они завидуют мне с того света. Они бы сдохли еще раз за возможность прикасаться к вам. Обещайте выжить и отомстить. Обещайте не сдаваться.
– Обещаю, – я прижала его руку к своей щеке, – обещаю отомстить за каждого из вас.
– Как трогательно! Я б расплакался, если бы умел. Никогда не давайте ложных обещаний.
От ужаса я вскрикнула и резко обернулась. Цыган стоял в нескольких шагах от нас, скрестив руки на груди. Позади него показался Савелий и еще три человека. Стены подвала завертелись на такой скорости, что меня затошнило. Как долго он здесь? Что успел услышать?
Над маской на меня смотрели страшные глаза. В них не осталось ничего человеческого. Никогда не видела его таким…даже в тот день, когда убила священника, Ману не смотрел на меня с такой яростью, как сейчас.
– Она украла у меня ключи. Ведьма проклятая вилась возле меня весь вечер. Она меня соблазнила, чтобы их стащить. Мерзкая сука.
Один из цыган указал пальцем на Миру, и та побледнела, пятясь к стене. А я перевела взгляд на Глеба, который, закатив глаза, дергался в легком ознобе.
– Уведите их. Цыганке отрубить руки за воровство. Этого в пыточную. Он явно не всё нам рассказал. Мою жену запереть в комнате до моих дальнейших распоряжений. А ты…, ты теперь будешь сидеть на воротах.
– Мой баро…не прогоняйте. Сорок плетей. Сто плетей.
– Будешь держать свой член в штанах и учиться работать руками. Отличишься – верну обратно.
– Двестиии.
– Ты сдохнешь после пятидесяти. А мне нужны сильные люди. Докажи свою верность. Пошел вон!
Люди Ману подняли меня с пола, но я даже не сопротивлялась. Я задыхалась от понимания, что все напрасно. Глеб вынес столько страданий напрасно. Мне не удастся бежать. Не удастся выйти сегодня к стене. Я потеряю Миру… я не могу больше никого терять.
Когда они схватили её, до меня начал доходить смысл его слов, и я закричала. Бросилась к Алмазову, но меня схватили и удерживали на расстоянии, пока я вырывалась, глядя на этого монстра в маске, который стоял над нами, широко расставив ноги и сложив руки на груди. Он явно наслаждался своим превосходством.
– Не надо, Ману. Она не виновата. Это я попросила. Я заставила её. Пощади Миру. Она не в чем не виноватаааа.
Медленно повернулся ко мне.
– А ты молись своему богу? Молись, чтобы я не убил тебя сегодня ночью. Молись, чтобы не свернул тебе шею. Уведите! Всех! Сейчас!
Я дернулась в руках стражников.
– Пощади её, Ману! Умоляю! Она не виновата, что выполняет приказы своей госпожи. Она просто верна мне. Только в этом её вина. Разве справедливый баро накажет за верность?! Разве ты не требуешь верности от свои людей?
Сделал шаг ко мне и схватил меня за подбородок.
– Но ты-то прекрасно понимала, что ей за это будет, верно? Ты-то знала, на что она пойдет РАДИ ТЕБЯ! И все же заставила это сделать. Так кто из нас наказывает за верность?
Меня трясло от понимания, что он не купится на мои слова, не проникнется. Он понимает, зачем я все это говорю.
– Накажи меня. Зачем наказывать её. Я виновата.
– Это и есть наказание для тебя, девочка-смерть. Знать, что из-за тебя она будет орать от боли, что из-за тебя останется калекой и сдохнет в сточной канаве…если сама боль и потеря крови не убьют ее до этого.
Меня тошнило так сильно, что казалось, я сейчас упаду в обморок.
– Пощади её. Прошу тебя. Хотя бы один раз смилуйся над кем-то.
– Уведите её в комнату и глаз с нее не спускать.
Он смотрел на меня своими светлыми глазами, и я чувствовала в них тот самый приговор, неизбежность и необратимость. Сейчас убивает мою душу, а ночью будет насиловать мое тело. И он не сжалится ни над кем, потому что он чудовище. Он наслаждается тем, что мне больно. Наслаждается моим отчаянием.
Люди перекрыли вход в мою спальню, не давая мне выйти. Они даже на меня не смотрели.
– Я хочу видеть вашего баро. Пусть ему доложат, что я хочу его видеть. Отведите меня к нему. Немедленно!
Валяться у него в ногах и вымаливать пощады для Миры. Больше никто не умрет из-за моей гордости. Никто не умрет, потому что верен мне.
– Никто не может наносить визит баро, если он сам не позвал. Для визитов имеются определенные часы, обговоренные заранее со мной.
Я медленно выдохнула, поднимая взгляд на Савелия, который, вопросительно приподняв бровь, осматривал меня с явным презрением.
– Значит доложите ему сейчас. Доложите, что я хочу его видеть!
– О визите женщины? – усмехнулся, но очень мимолетно – Вы наверняка плохо знаете правила – женщины не могут входить к баро тогда, когда им захотелось. Их приводят, когда этого хочет он сам. Вам вообще не место наверху. С мужчинами.
– Откуда вы знаете, может быть, он хочет!
– Хотел бы, мы бы сейчас с вами тут не разговаривали, а вы бы находились там, куда хотите попастб, но вы в этой спальне и вы под
