Я делаю шаг к кроватке, отодвигая балдахин — и вижу Колю. На секунду, на долгую секунду мне кажется что он… я и сам перестаю дышать, парализованный ужасом мыслей, пока вдруг он не открывает глаза, и, заметив меня, начинает хмурить лицо.
— Господи, Коля, — я быстро подхватываю ребенка на руки, прижимая к себе, настолько аккуратно, как могу. Я чувствую его младенческий запах, чувствую слезы на своем лице, чувствую требовательные руки Миры, претендующие на сына, и отдаю ей, борясь с головокружением.
— Сынок, — Мира, наконец, ломается, и я не даю ей пошатнуться, обнимая и прижимая к себе вместе с сыном. Мне нужно увести жену из этого дома как можно быстрее, и я бросаю матери через плечо:
— Сейчас вернусь, — но она снова отворачивается к окну.
На улице даже дышать становиться легче, я стягиваю пальто, чтобы укрыть Миру вместе с Колей от снега, и приобняв за плечи, веду навстречу дожидающимся нас ребятам.
Рав, едва завидев нас, швыряет окурок в сугроб и бросается вперед:
— Все норм?
Коротко киваю ему, пожимая протянутую руку, а потом ощущаю, как Рав похлопывает меня по плечу:
— Ну и слава Аллаху. Напугала ваша маман нас, но родственников не выбирают, брат.
— Приглядишь за ними? — мне ужасно не хочется произносить эту фразу, но нужно.
— Без проблем, Марк, о чем разговор.
Я рад, что у меня есть такие друзья, как Рав и Арс: где не нужно долго объяснять или оправдываться, а иногда даже просить о помощи не приходится — они все понимают сами.
Возвращаюсь к жене:
— Мира, мне нужно разобраться с мамой. Рав отвезет тебя.
Я вижу, как Мира дергается от этих слов. Понимаю, что должен сейчас быть с ней рядом. Но все эти незакрытые проблемы, которые я так долго отодвигал, заметая, словно мусор под ковер, имеют свойство накапливаться и после — сшибать с ног в самый неподходящий момент.
— Я понимаю, — кивает она. — Возвращайся как можно быстрее, ладно? Мы с Колей будем ждать.
Я прижимаю ее к себе, зарываясь ладонью в густых светлых волосах жены. Целую ее в макушку и шепчу быстро:
— Я люблю тебя, слышишь? Спасибо, Мира. Спасибо.
И разворачиваюсь на пятках, чтобы вернуться в дом.
Мать стоит на пороге, в одной ночной рубашке, глядя на нас и прижимая к себе куклу. Я протягиваю ей руку, требовательно, чтобы забрать пластикового пупса из ее объятий, и она переводит беспомощный взгляд на игрушку, словно только сейчас замечая, как сильно сжимает ненастоящего мальчика.
— Холодно, мам. Не стой в дверях.
— Марк…
— Нам надо с тобой в больницу.
— Зачем? — смотрит беспомощно, обнимая себя за плечи.
— Потому что Владика больше нет. А сегодня ты могла навредить Коле. Тебе нужна помощь врачей, мам. Давно уже.
Она смотрить куда-то в пол. Я вдруг отчетливо вижу, что она уже не та молодая, красивая мама, которой я ее помню. Она постарела, поблекла, стала даже меньше ростом. И теперь этот растерянный взгляд, в котором осознание того, что она наделала, ранит мое сердце.
Я тоже виноват, мама. Я не смог приглядеть за тобой, не понял, что теперь и я в ответе за тебя, как ты когда-то смотрела за мной.
— Одевайся, мам, ладно? Не надо тебе здесь одной в этом доме.
— Прости, Марк… Господи, что же я наделала… Коленька, мой маленький…
Она всхлипывает, причитая, и я терпеливо помогаю ей одеться. Забыв, что еще несколько часов назад думал о матери такие ужасы, боясь, что со злости могу причинить ей боль. Сейчас я чувствую только острую жалость и тоску.
* * *
— Все пап, да. За ней присмотрят. И знаешь, что? Ты тоже приезжай. Ей твоя помощь нужна. Хватит сбегать.
Я прощаюсь с отцом, ощущая, как болят плечи от нервного напряжения. Открываю ключом замок в квартиру, стараясь не шуметь: я провозился с мамой слишком долго, на улице уже давно темно, и обычно Коля в это время спит.
Скидываю с удовольстием обувь, а потом вижу Миру. Она стоит, обнимая себя, и смотрит на меня своими большими, оленьими глазами.
— Как дела?
Говорит шепотом, и кажется такой настороженной, что вот-вот спугнешь и сбежит.
— Нормально. Теперь она под присмотром.
Молчим, не зная что сказать. Наверное, мне стоит извиниться за то, что произошло, — в этом есть и часть моей вины. Снова. Я так устал выгребать все это, что хочу просто начать с Мирой с чистого листа. Сегодня, пока оформлял документы и клал мать в больницу, понял это окончательно.
— Мне жаль, Марк, — Мира подходит ближе, кладет ладошки на мою грудь и тянется, встав на носочки, чтобы поцеловать меня. — Не вини себя, ладно? Ты не мог предугадать.
— Прости, — качаю головой, — я должен был, я обязан быть хорошим отцом, мужем, я…
— Я люблю тебя, — перебивает Мира и начинает целовать мое лицо, в щеки, губы, обнимает так крепко, как только может, и шепчет горячо: — Ты уже доказал всем, что отличный отец, ты все для семьи делаешь, но думаешь, что этого мало. Нет, Марк, это не так, понимаешь? Позволить себе просто быть. Быть с нами, а не гнаться за идеалом, ладно?
Я смотрю на свою жену и думаю, как же мне повезло. Наверное, за все мои старания на небе кто-то сжалился и подарил эту чудесную женщину мне.
— Поехали в Сочи, Мир? Я там дом присмотрел, огромный. В тихом месте, а в гостиной окна такие большие и из них море видно. В саду деревья плодоносные, рядом родник… Коле там будет хорошо. С работой я тоже прикинул, смогу дистанционно, будем вместе больше времени. Что скажешь?
Глаза у Миры становятся еще больше, она смотрит на меня с таким удивлением, будто я предложил ей лететь на Марс, а не в Сочи, куда всего пару часов на самолете.
— Я… не знаю даже, — но я не даю ей соскочить с ответа, прижимаю к себе теснее:
— Да или нет?
— Это так быстро!
— Мираа, — тяну нарочито угрожающе, и она сдается, смеясь:
— Да! Да, Соболевский, я согласна!
— Отлично, — ухмыляюсь довольно, подхватывая ее на руки и направляясь в сторону нашей спальни. — Я уже задаток внес сегодня, так что назад пути больше нет.
Эпилог
— Повезло тебе, — вздыхает моя новая знакомая Альбина. — Твой когда бегать начнёт, уже холодно будет, зимняя одежда все падения смягчит. А моя вот…
Она кивает на очередную ссадину на коленке своей годовалой дочери и продолжает с заботой дуть на ранку. Впрочем, если учесть, что уже через минуту ее малышка снова рвётся в бой — на неровную брусчатку парка, она ни о чем не жалеет. И пользуясь тем, что мой сын сейчас мило сопит в коляске, я наблюдаю за другими детьми на площадке.
Такие они бойкие все, любопытные. Сейчас я с трудом верю, что ещё год назад вздрагивала, проходя мимо парка с оравой детишек. Мне казалось, что мой сын никогда не будет таким: резвым, любознательным, активным.
Даже несмотря на то, что я с первого дня настраивала себя на то, что операция пройдёт хорошо, так далеко я все равно боялась заглядывать. Я боялась, что в жизни Коли навсегда останутся ограничения и вместо того, чтобы обсуждать очередные сопли и аденоиды с мамочками на лавочке, я буду по пятам ходить за сыном и уговаривать его не бегать, а ходить спокойным шагом и вместо прыжков с лесенки поиграть лучше в песочнице.
Но с каждым новым осмотром у врача, с каждым УЗИ сердца и тестами, которые мы регулярно проходим, я все больше расслабляюсь. Напряжение внутри сужается до крохотной точки глубоко внутри. Вряд ли она рассосется и через десять лет, я можно сказать, смирилась, что этот комок со мной на всю жизнь, но он настолько крошечный, что я все чаще о нем забываю.
Оказывается, когда твоя жизнь наполнена счастьем и лёгкостью каждый день, все плохое само собой отходит на второй план.
— Или вы тут и на осень останетесь? — продолжает Альбина. — Тогда зимняя одежка вряд ли спасёт, климат тут все-таки не наш, московский. Запасайся зелёнкой, мать.
— Мы ещё не решили, — отвечаю, щурясь от солнца. — Многое зависит от работы Марка.
