Ознакомительная версия.
Палата представляла собой квадратную светлую комнату. По одной стене – две кровати, разделённые тумбочками, напротив – обеденный стол с телевизором, в углу раковина. Шикарно, как в американском фильме про «Скорую помощь». Не то что в нашей областной больнице, где бабушке и маме (в разное время) случилось лежать. Там был полевой госпиталь – по десять коек в палате, тюремная духота, страдающие женщины под сиротскими байковыми одеялами...
Костина кровать находилась у окна, на другой кровати лежало бесформенное тело, покрытое с головой, как покрывают усопшего. Около Костиной постели стоял стул, он молча показал на него – садись.
Я всегда мечтала в положении «сидя на стуле или в кресле» сохранять ровную, как у пианистки, спину. Не удавалось: либо за осанкой следишь, либо в разговоре участвуешь. А тут получилось само собой. Присела на краешек стула, в позвоночнике – штырь – ни согнуться, ни разогнуться.
– Здравствуй, Ася!
– Здравствуй, Костя!
Он никогда не был так красив. Да и вообще Костя, по стандартным меркам, не красавец. Но сейчас... его поза – полусидя, лицо – на фоне белой подушки, прижатой к спинке кровати, его бледность и щетина, его глаза – требовательные, ждущие, о чём-то спрашивающие...
У меня перехватило дыхание, и всё, что мне удалось достичь в обуздании эмоций, развеялось как дым на ветру.
«Давай, говори, продолжай, не останавливайся!» – Костя изобразил жест на нашем с ним радийном языке, из времён общей работы в эфире.
– Вот сижу я тут. Простая русская...
– Баба? Это что – цитата из старого кино? Не прячься за подсказками.
– Сижу я тут. И очень переживаю и отчаянно хочу твои страдания облегчить. Принести тебе «утку»?
– Еще чего! – возмутился Костя.
На соседней кровати ожило тело, затряслось в беззвучном смехе.
Я показала Косте на тело, скрытое простыней: кто это?
– Не обращай внимания. Ну?
– Очень хорошая больница.
– За те деньги, что берут, должны три раза в день шампанским нас поить, а у них стакана воды не допросишься.
– Девушка случайно не принесла коньячка? – Из-под простыни показалась голова.
Импозантное лицо кавказских кровей, с усами.
– Познакомься, Ася, это Гамлет. Который обещал не высовываться! – сказал Костя грозно.
– Гамлет – это прозвище, псевдоним? – спросила я.
– Имя, данное родителями. У нас в Армении, куда ни плюнь, попадёшь в принца датского или в Джульетту. Гамлет Арутюнян!
Сел на кровати, схватил мою руку и поцеловал. Спустил ноги, и его правая конечность... Мне стало дурно. Конечность нездорового красноватого цвета была закована в металлические обручи, от которых шли спицы прямо в тело. Спицы крепились простейшими слесарными гайками. Я представила, что и Костина нога, скрытая под одеялом, нашпигована железом, въевшимся в плоть... Комната и предметы вдруг стали расплываться, а сама я куда-то проваливаться.
Обморок был недолгим. Вероятно, я свалилась набок. Ведь сидела на краешке стула, не удержалась точками опоры и оказалась на полу. Рядом хлопотали Гамлет и Костя. Один поливал мою голову водой из пластиковой бутылки, второй шлёпал меня по щекам. При этом Костя обзывал Гамлета кретином, а тот оправдывался.
Два инвалида подняли меня, подхватив под мышки, и водрузили обратно на стул.
– Никогда не видел, чтобы девушки сознание теряли, – сказал Гамлет. – Я думал, это красиво, романтично, как в книгах.
Да уж, представляю, как выглядела: бледная до зелени, мокрая, с поруганной причёской и разводами макияжа.
– Гамлет, ё-кэ-лэ-мэ-нэ, бери костыли и проваливай! Посторожи у двери, никого не пускай! – велел Костя.
Костыли, по паре, стояли у каждой кровати. На Гамлете были спортивные брюки, он опустил штанину, и скрылась жуткая конструкция – аппарат Елизарова (вспомнила я название революционного открытия в травматологии). Отчего бы Гамлету не прятаться под одеялом с опущенной штаниной? Тогда я не свалилась бы в обморок. С другой стороны, потерять сознание я была готова ещё полчаса назад, когда обнаружила, что без средств к существованию залетела в столицу нашей родины.
Гамлет поковылял к выходу, рассыпаясь в извинениях.
– Хороший парень, но не без понтов, – сказал Костя, когда дверь за Гамлетом закрылась.
– Говорит без акцента.
– Его дед и отец родились в Москве. От армянских корней только имена. Все старшие сыновья – Гамлеты. Представляешь? Три поколения Гамлетов Гамлетовичей. Ася, как ты себя чувствуешь?
– Лучше, чем выгляжу.
– Красивая женщина и в грязной луже – красивая.
– Это не про меня.
– Про тебя именно.
Нога Кости аппарата Елизарова не имела, была закована в гипсовый сапог. По белой каменной поверхности шли надписи, сделанные фломастером. Костя быстро набросил на ногу одеяло.
– Ребята приходили, развлекались. Тексты ещё те.
Он взял полотенце и, нежно касаясь моего лица, вытер под глазами, нос, щёки, подбородок. Вздохнул, точно борясь с собой, шлёпнул полотенце мне на макушку и стал растирать круговыми движениями, как делают, когда сушат волосы после душа. Сорвал полотенце, снова выдохнул со стоном, захватил мою голову руками и поцеловал...
Это были секунды, минуты, часы, годы, столетия – время перестало существовать. Зачем время, а также пространство, когда есть такая благодать? Мои невротические корчи улетучились, в душу и в тело вливалось блаженство... Костя резко отстранился. Закинул ноги на кровать, принял то положение, в котором я застала его, войдя в палату.
На его щеках плясал румянец. Губы стиснуты, руки в замок на груди – поза ожидания. Чего делать-то? Что говорить?
– Ребята, – приоткрыл дверь Гамлет, – врачебный обход, профессорский, у вас три минуты.
– Не пускай! – встрепенулся Костя и тут же снова бухнулся на подушку, сложив руки на груди.
Демонстрировал готовность услышать от меня какие-то важные слова. Но о чем говорить, когда и так всё ясно?
– Извините! – Гамлет проскакал на костылях, лёг на свою койку, предварительно задрав штанину и обнажив аппарат Елизарова. – Ася, вам лучше пересесть к окну.
Только я успела вместе со стулом переместиться, как в палату вошли десятка два белохалатников, последним места не хватало, толпились в коридорчике. Профессорский обход напоминал инспекцию генералом вверенных ему армейских подразделений. Впереди главный военный начальник, за ним полковники, подполковники, майоры и далее по нисходящей. Свита профессора состояла из заведующих отделениями, лечащих врачей, практикантов. В хвосте толпились медсёстры и перемигивались с практикантами. Арьергард рассматривал меня, лохматую и мокрую. Что происходило у кроватей пациентов, мне не было видно. Кто-то из врачей сообщал профессору диагнозы и ход лечения. Я напрягла слух, когда подошли к Косте. Сейчас прозвучит вовсе не смешная в данной ситуации фраза из «Бриллиантовой руки»: там не закрытый, а открытый перелом. Но ничего расслышать не удалось, потому что ко мне протиснулась сестричка, которая провела меня в отделение, и зашептала: «На кого вы похожи? Что вы тут делали? Достанется мне из-за вас!» Она повернулась ко мне спиной – загородила от всех.
Ознакомительная версия.
