Перестав плакать, Анжелика вытащила мобильник и набрала номер Джека. Телефонные гудки продолжались, казалось, целую вечность, однако, когда он наконец-то ответил, звук его голоса успокоил ее гнев, сменив ненависть в ее сердце на любовь. Анжелика вдруг мысленно представила себе Джека, находящегося на вершине горы, залитой ярким светом, в то время как Оливье пребывал в долине, окутанной тенью. Она всей душой стремилась очутиться рядом с Джеком, там, где было тепло и сиял свет.
— Оливье относится к разряду людей, которые сгоряча говорят то, что на самом деле не думают. Не злись на него за то, что он испытывает страх, Анжелика, — посоветовал Джек после того, как она рассказала ему о случившемся.
— Он причинил мне боль, — сказала она, и ее глаза снова наполнились слезами.
— Милая моя, не плачь. Послезавтра ты будешь здесь и окажешься в моих объятиях, как только доберешься до отеля.
— Если бы не дети, я бы ни за что не вернулась домой.
— Когда ты рассказала мне об этом происшествии, я тоже испугался.
— Однако ты отреагировал совсем по-другому.
— Это моя натура. Я не вспыльчивый. Я мыслю философски, а кроме того, не представляю, чтобы ты снова впустила в свой дом незнакомца или же отдала одно из любимых пальто Оливье.
— Ему так дороги его тряпки!
— Нет смысла сердиться на кого-то, если этот кто-то прекрасно знает, насколько глупо он себя вел. Не существует лучшего учителя, чем опыт.
— Жаль, что Оливье этого не понимает.
— Опыт и его лучший учитель тоже. Держу пари, твой муж сожалеет, что наговорил тебе лишнего. Он научится думать, прежде чем что-то сказать.
— Я не хочу идти домой.
— Ты должна встретиться с ним лицом к лицу и пойти на примирение перед разлукой.
— Мне не хватит на это душевных сил.
— Ну, тогда немного прогуляйся, пусть твой гнев унесется вместе с ветром. Думай о хорошем.
— Например, о тебе.
— Ну, если это поможет. — Джек усмехнулся, и она почувствовала, как ее мрачное настроение немного рассеялось.
— Жизнь слишком коротка, чтобы тратить на злость хотя бы одно мгновение. Каждая секунда драгоценна. Так что отправляйся домой, поскорее обними своих детишек, и ты сразу же почувствуешь себя намного лучше. А потом прильни к Оливье и помирись с ним.
— Я ни за что не сделаю этого. Он должен извиниться первым.
— Возможно, в этот раз тебе следует проявить великодушие.
— Но я вовсе не считаю себя великодушной. Слова Оливье задели меня за живое, и я в бешенстве и чувствую себя беспомощной.
— Совсем не такой я знаю Сейдж, которая размышляет над секретом достижения счастья, легко говорит о необходимости любить безусловной любовью и уметь устраняться от эгоизма. Если ты сделаешь это, твоя боль исчезнет, потому что она привязана к твоему эго. Нет эго — нет боли.
— Как же это просто на словах. Однако, чтобы прийти к этому, мне придется проделать большой путь.
— Возможно, но как раз сейчас ты могла бы сделать огромнейший скачок вперед, чтобы сократить это расстояние.
— А с чего это ты вдруг стал таким мудрым?
— Я лишь говорю то, что ты сказала бы мне в аналогичной ситуации. Я голос твоей высшей личности.
— Если бы моя высшая личность говорила что-нибудь подобное, я прислушивалась бы к ее голосу постоянно. — Она засмеялась и вдохнула полной грудью, больше не испытывая злости.
Анжелика взглянула на часы. Она отсутствовала уже целый час. Не было смысла и дальше бродить по улице. Медленным шагом она возвращалась под моросящим дождем обратно, склонив голову от ветра. Анжелика увидела, что в окнах их дома горит свет, и подумала о детях, которые наверняка спрашивают, где она. Мысль о том, что они в ней нуждаются, привела ее домой, словно она была привязана к ним невидимой нитью.
Оливье услышал, как открылась дверь, и выскочил в холл с взволнованным видом. Он был бледен как полотно, и даже глаза утратили свой блеск.
— Где ты была? — По тону его голоса было ясно, что он очень огорчен.
— Просто прогулялась. Мне необходимо было выйти на свежий воздух.
Он наблюдал, как она сняла свое пальто и повесила его в шкаф.
— Я сожалею, что поддался эмоциям.
Анжелика пожала плечами, не в силах избавиться от обиды.
— Мне не следовало обвинять тебя в том, что ты плохая мать.
— Верно, не нужно было этого делать.
— У меня этого не было в мыслях. Я просто рассердился. Я могу купить другое пальто.
— Как угодно.
— Но я не смогу купить другую жену и детей. — Оливье робко улыбнулся, надеясь, что она скажет, что простила его, однако Анжелика оставалась непреклонной. — Ты хочешь знать, что сообщил полицейский?
— Вообще-то нет.
— Им удалось арестовать того мужчину. Ты должна пойти завтра утром в участок, чтобы его опознать.
— Я обязательно спрошу его о судьбе твоего пальто.
— Да плевать мне на пальто! — нетерпеливо воскликнул Оливье. — К тому же он не сможет тебя видеть.
— Какое счастье.
— Я беспокоюсь о тебе. Прости меня, ма шерри.
Она позволила ему заключить себя в объятия, однако оставалась отстраненной, словно наблюдала за тем, как он обнимает кого-то другого.
— Так ты простишь меня? — кротко спросил Оливье и, отступив на шаг, взглянул ей в глаза.
— Ты причинил мне боль, Оливье. Я не могу так же, как ты, взять и перестать думать об этом.
— Что же мне сделать, чтобы загладить свою вину?
— Ты произнес самые страшные слова. Я не могу делать вид, будто не слышала их.
Лицо Оливье покрылось красными пятнами.
— Как жаль, что я это сказал. Давай просто вычеркнем из памяти это недоразумение. Подобное никогда не повторится.
— Тебе следует хорошенько думать, прежде чем бросаться обвинениями.
— Знаю. Я идиот! Но ты не должна улетать в Южную Африку, держа на сердце зло. А вдруг что-нибудь случится? И тогда вспомнится лишь то, что мы наговорили друг другу в порыве гнева. Я бы никогда себе этого не простил.
Она внимательно посмотрела на него.
— Как всегда только о себе… — решительно произнесла Анжелика, видя непонимание на его лице.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Пойду-ка я наверх, искупаю детей. Мне больше не хочется продолжать этот разговор. Думаю, неделя в Южной Африке — это как раз то, что мне, а вернее нам с тобой, необходимо. Я устала исполнять твои прихоти, Оливье.
Анжелика поднялась по лестнице, даже не обернувшись. Когда она исчезла за дверью ванной комнаты, Оливье пошел на кухню и, налив себе большую порцию виски, с удрученным выражением лица прислонился спиной к серванту.
