Кэтрин Стоун - Светлая полночь

— Мы не поженимся с тобой, Джейс. Это не нужно. Я перееду в Чикаго, Джози и я — мы переедем, и когда ты женишься, та женщина, которую ты выберешь, которую ты полюбишь, станет любящей матерью также и для нашей Джози. Я знаю, что она будет любящей матерью.

— Я люблю тебя, Джулия.

— Джейс, ты не должен…

— Должен. Я люблю тебя со времени пребывания в Лондоне. Я собирался сказать тебе об этом в наш последний совместный вечер и затем убедить тебя, что будет лучше, если ты забудешь обо мне.

— Лучше? Как это может быть лучше?

Джейс улыбнулся и поцеловал ее слезы. Они продолжали струиться, но сейчас были слаще и вкуснее, потому что в ее глазах светилась радость.

— Именно это помешало мне сказать тебе правду, Джулия, — твое бесстрашие. Я знал, что ты готова выйти один на один против моих демонов, невзирая на риск. Но я еще не знал, что ты уже прогнала их. Я изменился в Лондоне, то есть меня в Лондоне изменила ты. Я стал иным благодаря тебе. Намного лучше, просто новее.

— Нет. — Джулия снова шепотом произнесла это короткое слово. И произнесла энергично. Но оно не заставило его снова умереть. Это слово было сказано с любовью. — Ты уже был таким в Лондоне. Ты сам. Ты был когда-то нежеланным маленьким мальчиком, который, несмотря ни на что, верил в любовь, нашел и подарил ее… и который имел смелость мечтать.

— Я мечтал, — согласился Джейс тихо, затем добавил с благоговением: — Все эти месяцы. Я мечтал все эти месяцы о тебе, Джулия.

В лавандовых глазах Джулии засветилось такое же благоговение.

— Ты сам назвал ее, Джейс. Дал ей имя Джози. В апреле, когда находился в сосновом лесу. В моих снах. В наших снах.

Никто больше ничего не сказал. Просто ни один из них не мог. Но оба верили.

А почему бы не верить этой женщине и этому мужчине, которые парили там, где пели ангелы, неслись в полете олени и кружились снежные хлопья?

Они и теперь продолжали парить, будут всегда парить в той волшебной стратосфере, которая называется любовью.

Джулия взяла искалеченные руки своего любимого и легонько привлекла его к себе, как когда-то голодного подростка-пастушка привлекла к себе любовь.

— Пойдем к нашей дочери, Джейс. Пойдем навестим нашу драгоценную Джози.

Она обвила свои крошечные, идеально правильные пальчики вокруг его искалеченных, и Джейс понял, что ничего другого и не требуется для того, чтобы исцелить его изломанные косточки.

И вкусила материнского молока.

Джози Энн Коултон стала здоровее и сильнее за этот летний день.

Ее родители — оба — тоже стали сильнее.

Любовь помогала. Любовь лечила.

От горячего шоколада шел пар, и он казался волшебным лекарством, как и их общее решение сделать Сиэтл своим домом.

— Что это, Джулия? — спросил Джейс сразу после полудня, когда они сидели в палате, где с улыбкой на устах спала Джози.

Комната для новорожденных была рассчитана на пятерых. Однако стеклянный кокон Джози был в ней сейчас единственным.

— О чем ты? — не поняла Джулия.

— Ты о чем-то не хочешь мне рассказать.

— Да. Но оставим это на другой день.

— Ты здорова? — обеспокоенно спросил он.

— Вполне здорова, Джейс.

— Существует некто другой?

— Кого я люблю? — Джулия дотронулась теплыми от шоколада пальцами до его лица. — Кроме тебя и Джози? Нет. И никогда не будет.

— В таком случае все остальное не важно.

— Это не так.

— Ну тогда скажи мне, Джулия. Пожалуйста.

Она рассказала ему о Логанвилле. Все, что нужно было рассказать. Джейс слушал молча, сжав искалеченные руки, глаза у него то вспыхивали огнем, то становились холодными.

Джейс продолжал молчать, когда Джулия закончила свой рассказ. Заговорив, он обратился сразу к обеим — к женщине, которую любил, и к дочери, которая спала в своем коконе:

— Я не собираюсь ничего предпринимать, Джулия. Я намерен оставить все как есть.

— Из-за нас?

Джейс Коултон посмотрел по очереди на Джози и Джулию.

Его семья.

— Просто я так хочу, Джулия. Теперь вы моя жизнь. Ты и Джози.

Воцарилось молчание, мрачное и тяжелое для Джейса. Джулия видела, что он пытается найти ответ, кто был тот монстр, почему он совершил это чудовищное злодеяние. Джейс подошел к окну и стал молча смотреть на гору. На озеро.

Он стоял так долго. Казалось даже, что он в трансе. Затем внезапно он повернулся к Джулии, но стал смотреть не на нее, а в то пространство, которое их разделяло.

Очевидно, Джейс Коултон со страхом ждал, что сейчас между ними разверзнется бездна, которую он создал, и оттуда вырвутся языки адского пламени.

Но никакой бездны между ними не образовалось. И если бездна существовала, то она была заполнена любовью.

— Грейс понравились бы твои олени, — улыбнулся он женщине, чье золотое сияние заполняло бездну, его сердце, его мир. — Олени Уинни. Ей понравилось бы все разноцветное оленье стадо. Весь свой последний день накануне Рождества она мыла для них морковку. Им нужна морковка, объясняла она, чтобы видеть в темноте. У Рудольфа, рассказывала она, их всегда три. Потому что он впереди. А на остальных восьмерых оленей она вымыла по две морковки.

Джулия встала, подошла к Джейсу и дотронулась до его лица.

— Пожалуйста, не ломай голову, что делать с Логанвил-лом. В этом нет нужды. Джози и я будем с тобой всегда, и мы всегда будем тебя любить.

Хотя еще пройдет несколько недель, прежде чем их драгоценная птичка прилетит домой. Она родилась на семь недель раньше срока. Но время пройдет быстро.

— Спи крепко, любимая малышка, — шепотом проговорили родители Джози, прежде чем уйти от нее вечером.

На их уходе не настаивали ни врачи, ни медицинские сестры. Джейс и Джулия сами предложили это друг другу. Он видел темные круги под глазами Джулии, она видела, насколько усталым чувствует себя отец Джози.

Едва они вошли в ее дом на Хоторн-Хиллз, Джейс заявил, что отправляется в мотель.

— В мотель? Зачем, Джейс?

— Забрать свои вещи и выписаться.

— Мы могли сделать это по пути сюда.

— Я хотел довезти тебя до дома.

Джулия улыбнулась:

— А я хотела забрать тебя домой.

— Я почти здесь, Джулия, почти дома. Я вернусь очень скоро. Я хочу забрать кентерфилдзского ангела, которого ты мне подарила. Это мой талисман, Джулия, а поскольку наша Джози не может быть с нами сегодня ночью…

— Ты такой красивый, Джейс Коултон.

— Это ты меня таким сделала. — Он поцеловал ее в розовые щечки. И в рот. — Я не задержусь. Обещаю тебе.

Она дала ему ключ от дома и понаблюдала из окна, как он отъезжал. Затем приняла душ и облачилась в голубую — лондонскую — ночную рубашку и в махровый лиловый халат, который был на несколько размеров больше, чем нужно, — она заказала его по каталогу, но до сих пор ни разу не надевала.