— Это явно не Рокберг [80], — глядя на окна, заметил Джек.
Он знал, что Роджер считает Джорджа Рокберга предателем дела серийной музыки.
— И не Миддлтон, что еще обиднее, — вороша раскаленные угли, вставил Роджер; его ремарку можно было толковать двояко. — А что, мои юные прелестники, не выпить ли нам по стаканчику?
И чувствительно ткнул Джека кулаком в бок.
— Я не против, — сказал Джек.
— Кто из вас за рулем?
— У меня был тот еще денек! Хорошо бы, зажав нос, сунуть его прямиком в помойку, — заявила Милли; это была речь скорее выпускницы привилегированной школы, чем успешной деловой дамы.
Выходит, Джеку придется держать себя в узде. А он-то рассчитывал как следует заложить за галстук, раз уж с сексом вышел облом. Роджер был на удивление ласков и кроток. В паузах между выпивкой разговор шел на самые разные темы, от хлопчатобумажных простыней египетского производства до недостатков кроссовок и одежды фирмы «Найки». Мотором беседы была Милли; она теряет интерес и напор, только когда в ее организме истощается дневная доза адреналина.
Жена вдруг показалась Джеку жесткой и некрасивой. Такое бывает. Он способен абстрагироваться от давней привязанности к ней и взглянуть на нее беспристрастно. Хотя в этом есть что-то неестественное, даже пугающее: выходит, не существует чувства, на которое можно всецело положиться. Роджер Гроув-Кэри, обожавший свою первую жену Мелинду вместе с ее пышными ситцевыми платьями, вдруг разом ее возненавидел, даже имени слышать не желает. Его новая жена Клаудия больше смахивает на молоденькую иностранку-няню, а вовсе не на жену, и Джеку приходится напоминать себе, кто она в этом доме. Что могло побудить ее отдаться более чем на минуту-другую толстопузому Роджеру с его сальными седыми патлами? Непостижимо. А ведь отдалась, и на всю жизнь. Роджер сохранил умение охмурять женщин, даже когда утратил свою смазливость. Возможно, секрет не только в том, что он упорно подает себя исключительно как композитора и учителя музыки, но и в его особой притягательности (правда, лишь в трезвом виде). Сочинения Роджера до такой степени атональные, что их даже трудно слушать. Время от времени их передают по Радио-3, и Джек всегда мысленно видит, как англичане поспешно переключаются на другую станцию. Одна пьеса под названием «Ешь, пей и веселись» звучанием напоминает скрежет ножовки, пилящей огромную подводную лодку — дюйм за дюймом, переборку за переборкой, задвижку за задвижкой, в надежде пробиться к более тонким слоям и там уж доконать и потопить субмарину. Исполнение длится двадцать минут. Где-то в начале семидесятых это сочинение на некоторое время принесло Роджеру Гроув-Кэри известность.
Ужин был накрыт в саду, хотя довольно холодный ветер задувал свечи, а мошкара покусывала щиколотки. Когда гости с хозяевами уже поглощали жаренные на углях сосиски и ребрышки в специях — полуфабрикат из супермаркета, — Роджер вдруг спросил:
— Надеюсь, ты уже охладел к Арво Перду?
Он уже изрядно клюкнул, и его потянуло говорить гадости. Перемена в его манере общаться напрямую зависит от количества выпитого спиртного. Джек не обиделся на вопрос, как не обижался на поддразнивания Говарда. По крайней мере, хоть кто-то интересуется его персоной. К тому же Роджер всегда был чрезвычайно ласков с Милли; впрочем, она очаровывает всех мужчин, причем они ничего не требуют, просто хотят приносить ей одну алую розу за другой.
— Его фамилия произносится Пярт, — сказал Джек. — Похоже на «ярд».
— Роджер, можешь подержать Рикко? — попросила Клаудия. Под глазами у нее пролегли темные круги.
— Нет, — отрезал Роджер. — Я ем. Посади его на детский стул и пристегни.
— По-моему, Клаудия тоже проголодалась, — вступила в разговор Милли, смягчая свою резкость улыбкой.
— Да она целыми днями бездельничает, — заявил Роджер, не переставая обгладывать ребрышко.
Милли рассмеялась:
— Ну да, конечно, как все мамы очень подвижных детей. А помимо готового барбекю, готовые подгузники у вас имеются?
Джек понял, что Милли тоже перебрала спиртного. Шпильку она отпустила не самую удачную.
— Естественно, — усмехнулся Роджер. — Помню, раньше на них шла полотенечная ткань; в ту пору, однако, подгузники не выбрасывали — их без конца стирали и сушили. Куча работы. А сегодня выбросил и забыл. Плевое дело.
Качая Рикко на колене, Клаудия пыталась одновременно съесть кусочек-другой мяса, но сынишка ловко перехватывал ее вилку.
— Дай его мне, — сказала Милли. — Боже, до чего хорош!
— Вы у нас гостья, — возразил Роджер. — С чудными янтарными очами. Это исключено.
Милли уже час пожирала Рикко глазами. И Джек знал, что творится в ее душе. Время от времени оба они впадают в умиление при виде младенцев или только начавших ходить малышей. Но им приходится себя сдерживать: в Англии не принято ворковать с детьми на публике. А Джек и Милли каждый раз дивятся: неужели такие очаровательные создания родились на свет от столь неказистых, безобразных или занудливых родителей? Порою их гложет обида на судьбу; тогда чужие дети только раздражают, вызывая не умиление, а совсем другое чувство, весьма похожее на злобу. Это же ненормально.
— Клаудия, неси его наверх, в детскую. Нескладеха, не умеет обращаться с детьми.
Повисло неловкое молчание. Клаудия утерла Рикко рот и отнесла в дом. Сквозь распахнутые в сад стеклянные двери доносились ее размеренные шаги, особенно громкие, оттого что полы в доме Гроув-Кэри ничем не застелены. Жилище отделано в минималистском стиле: лакированный пол из древесины твердых пород и белая, цвета кости, мебель, по большей части из меламина. Никаких штор, поскольку Роджер убежден: чем больше света, тем лучше. Он давно сообщил Джеку, что соседи напротив имеют полную возможность наблюдать по ночам их с женой сексуальную жизнь. Никаких жалоб не поступало. На меламиновой мебели уже появились сколы. Ничто не устаревает так быстро, как авангардистские произведения, подумал Джек. В доме почему-то слегка пахло камедью.
Милли подлила себе вина, прибывшего из Австралии.
— Ненавижу, когда меня торопятся вытолкать совсем не в ту страну, — пробурчал Роджер.
— Что, простите?
— А?
Он недоуменно глянул на них, будто не мог взять в толк, зачем они тут. Может быть, у Роджера серьезное психическое заболевание, вроде Альцгеймера, подумал Джек и почувствовал, что краснеет.
— Нет, правда, — продолжал Роджер. — Каждый день возникает масса возможностей, и либо ты сам выбираешь, либо выбирают за тебя. Сейчас я не хочу менять страну пребывания. Выпьем за Арво Перда. И за Эстонию — сексуальный центр мира.
