Ознакомительная версия.
Анюта приветствовала его восторженным криком:
– Как ты быстро, папа! Как на фронте!
Юрий невольно подумал, что так оно и есть. Хотя на этой войне и не убивают, но на кону стоит вся его дальнейшая жизнь.
К лыжной базе подъехали в десять часов. Народу было еще мало, и они без проблем выбрали добротные пластиковые лыжи для себя и снегокат для Анюты. Она тут же уселась на него и захотела съехать с самой высокой горки. Но Саша не согласилась:
– Ты еще совсем не умеешь кататься. Это ведь не просто так – сел и поехал. Этому нужно учиться.
Анюта немного огорчилась, но ненадолго. Она во всем видела светлые стороны.
– Пап, ты меня научишь? – и с надеждой посмотрела на своего сильного отца.
Заметив ревнивый взгляд Саши, Юрий постарался ответить нейтрально, чтобы не создавать ненужной конфронтации:
– Конечно. Хотя мама тоже очень хорошо катается на снегокате.
Саша чуть слышно хмыкнула, чтобы он понял, что она разгадала его нехитрые маневры. Взяв снегокат с сидевшей на нем дочкой за веревку, отец втянул его на невысокую горку. Показал, как надо управлять рулем, чтобы объезжать небольшие препятствия и слегка подтолкнул вниз. Малышка без приключений спустилась вниз и тут же возомнила себя профессионалом.
– А теперь я хочу спуститься вон с той горы! – она указала пальчиком на самую высокую гору, на которую лыжники добирались по канатной дороге.
Но мать решительно воспротивилась.
– Нет, конечно! Это очень опасно, там и взрослые падают! Лучше попробуй скатиться вон с той горки – и махнула в сторону соседней, чуть повыше.
Анюта послушно согласилась, и они все вместе отправились туда. Скатились с нее за пару минут, в десять раз быстрее, чем забирались. Юрий предложил:
– Давайте пойдем на фуникулер. Выходить будем на нижней отметке. Это не намного выше, чем здесь, но хоть столько времени и сил не будем терять на то, чтобы вскарабкаться наверх.
Они так и сделали, и это решение оказалось на редкость удачным. Они прокатались до трех часов, катались бы и дальше, но Анюта так устала, что начала засыпать на ходу. Пришлось сдать лыжи и отправиться домой.
Саша с дочкой устроилась на заднем сиденье. В машине разомлевшая малышка сразу уснула, и Юрий негромко сказал:
– Хорошо было сегодня, верно?
Саша неохотно кивнула, ругая свое чувство справедливости, не позволившее ей солгать.
– А почему вы не хотели меня позвать с собой, и пытались уехать тайком?
Она честно сказала:
– Просто не хотела тебя видеть.
Пережевывая обиду, он несколько минут помолчал.
– Знаешь, я думаю, если бы не та насильственная свадьба, у нас всё бы было по-другому. Я всё время чувствовал себя зверем, попавшим в силки.
Она беззлобно пожала плечами.
– Никто тебя силой не держал. К тому же если бы не Евгений Георгиевич, у нас вообще ничего бы не было. Мы бы просто больше не встречались, незачем.
Его вдруг потрясла безнадежность этого слова. Ничего. Звучало ужасно. Всё внутри запротестовало.
– Я бы всё равно узнал о беременности.
Она так на него посмотрела, что он осекся и умолк.
– Неужели? Я точно знаю: ты обо мне никогда бы не и вспомнил. Признаю, в той вынужденной свадьбе моя вина. Когда я в приступе непростительной слабости рассказала про тебя матери, мне и голову не приходило, что она отправится к твоему отцу. Мама всегда была такая стойкая. Ну, а потом навалилась такая апатия, что мне уже было всё равно. И, конечно, ничего хорошего из этого не вышло.
Юрий остановил машину на обочине, понимая, что для откровенного разговора другого такого случая может и не представиться. Повернулся к ней, схватил ее руки, с силой сжал ладони, и произнес, глядя ей в глаза, чтоб поверила:
– Может быть, начнем всё сначала? Клянусь, теперь всё будет по-другому!
Саша посмотрела на него широко распахнутыми глазами и вдруг засмеялась, не в силах остановиться. Она смеялась и смеялась, а Юрий не знал, что делать. У нее что, истерика? Что нужно в этих случаях делать? Он слышал, что нужно дать пощечину, но у него рука не поднималась для такого кощунства.
У нее по щекам потекли слезы от напряжения, и он протянул руку и ласково стер их. Это неожиданное для нее движение прекратило такой несвоевременный с его точки зрения смех.
Она глубоко вздохнула и почти спокойно сказала:
– Забавно! У тебя что, такая манера спасаться от неприятностей? Я знаю, что твоя подруга, или невеста, ждет ребенка. А я, выходит, этакое бомбоубежище? Ответственности ты страшишься больше, чем женитьбы?
У него на скулах выступили темные пятна и заходили желваки.
– У нее нет ребенка, или он не от меня! Я всегда предохранялся!
Саша с жалостью посмотрела на него.
– Это только ты так можешь – предлагать всем кругом ни к чему не обязывающее сожительство. Ты так похож на кобеля, что им и являешься. А я, уж извини, не выношу моральных уродов! И говорить нам с тобой бесполезно! Мы друг друга никогда не поймем! Поехали!
Вспыхнув, как от пощечины, он нажал на газ и выехал на трассу. Только проехав несколько километров, заметил, как нервически дрожат руки. Довез пассажирок до дома, снова попытался что-то сказать Саше, но она прервала:
– Ты лучше помирись с Ингой! Думаю, она с радостью примет тебя обратно! А что касается меня, то тут тебе ничего не светит!
Осторожно вынув из машины спящую дочку, быстро скрылась с ней в доме. Юрий молча смотрел вслед, чувствуя себя обездоленным и виноватым.
Николай Иванович чувствовал себя пикадором, тореадором, эскарильо и быком одновременно. Да уж, о такой полноте жизни он и не мечтал. После ночи в гостинице Наталья Владимировна ушла в такую глухую оборону, что он не знал, что ему еще предпринять. Он уже всерьез подумывал взять отпуск и караулить ее у дверей, как преданный пес. Преданный во всех смыслах.
Приезжая после работы к ее дому, испытывал ощущения любимого народом артиста: здесь его знали все. Крайне любопытные детишки, которых, на его дилетантский взгляд, здесь водилось гораздо больше, чем положено иметь среднестатистическому российскому дому, встречали его с большим интересом, оглашая двор громкими криками:
– А вон и лысый появился!
Это несколько задевало Николая Ивановича, потому что небольшую проплешину на голове, которая довольно успешно маскировалась остальной еще густой шевелюрой, назвать лысиной было никак нельзя. Скорее она свидетельствовала о некотором жизненном опыте, вполне адекватно отражая его жизненные устремления.
Так вот эти пацаны и пацанки, воспитанием которых явно никто не занимался, сразу рассекречивали появление Николая Ивановича, как бы он ни появлялся – на машине, пешком или в такси.
Ознакомительная версия.
