так что дернулся кадык и сжались челюсти.
— Только когда я подошёл ближе, я понял, что это была Рита. В белом платье и в парике… она хотела быть похожей на тебя, Анжелика, — он повернулся ко мне и, кажется, ждал, что я отвернусь, но я стояла, не в силах ни пошевелиться, ни отвести взгляд. — Я спросил её, что это значит, но она лишь подошла ко мне и… тогда всё закрутилось. Я не стану сейчас рассказывать, что она говорила…не хочу пятнать ее имя. О мертвых или хорошо или ничего.
Я помнила, что Рита всегда смотрела на него так, будто готова была любить его вопреки всему, что этому мешало, но слышать о её безумной дерзости было мучительно. Альберто продолжил:
— Я спросил её, что это значит, но она начала тянуться ко мне, что-то говорить, но я не слушал, пытался отстраниться. Она обвила мою шею руками, я еле держался, — Альберто сглотнул, будто ему стоило усилий произнести это вслух. — В этот момент появился Рафаэль.
Его имя прозвучало как удар. Все головы повернулись к нему, и Рафаэль, впервые потеряв хладнокровие, попятился, прикрываясь толпой.
— Рафаэль направил на меня пистолет. Он, видимо, тоже принял Риту за Анжелику. — Альберто смотрел прямо на Рафаэля.
— Она закрыла меня собой, — произнёс он, с трудом сглатывая, и я видела, как его лицо напряглось от сдерживаемых эмоций. — Рита закрыла меня собой, когда Рафаэль направил на меня оружие. Она упала в тот момент, я успел увидеть, как её тело дрогнуло, как будто у неё подкосились ноги. И всё, что я мог сделать в ту секунду, — это вцепиться в Рафаэля. Мы дрались. Я хотел убить эту мразь…
Альберто снова бросил взгляд на Рафаэля, его глаза горели от ненависти.
— Я взял его за горло. Я хотел, чтобы он заплатил. Хотел, чтобы он понял, что сделал. Я приставил нож к его шее, а он выстрелил мне в бок, — его рука дернулась, коснувшись бока, где виднелось пятно крови. — И потом… он сбросил меня в овраг, как мусор, бросил умирать, пока он удирал как трусливая псина, рассчитывая на то, что все подозрения упадут на меня.
Гробовая тишина.
Альберто замолчал, словно пытаясь найти силы продолжать. Его лицо, мрачное и усталое, казалось ещё более болезненным. Как же мне хотелось подскочить к нему, обнять, сдавить жадными руками, целовать его лицо, его глаза. Шептать как сильно люблю его.
— Я пришёл в себя в тишине, полной, густой, как если бы весь мир застыл, — он говорил медленно, глядя в одну точку, будто видя перед собой всё, что произошло. — И вот тогда я заметил… её. Рита лежала на траве…вся в крови. Её глаза, такие огромные, тёмные, смотрели в небо. Она еще была жива.
Толпа слушала, затаив дыхание. Лица людей, которые ещё недавно готовы были растерзать его, теперь были искажены смятением. Казалось, никто не мог отвести взгляда, будто с ужасом и восторгом смотрели на него, человека, пережившего то, что для них было за гранью понимания.
Рита сказала мне несколько слов. Её голос слабым, едва слышным. Она смотрела на меня и…и все… и ее взгляд застыл.
Его голос дрогнул, Альберто стиснул кулаки, а я тяжело дыша и задыхаясь от слез едва сдерживалась, чтобы не броситься к нему. В эту секунду что-то уперлось мне в спину.
— Пошли со мной, сука. Или я вначале застрелю тебя, а потом твоего брата любовника.
* * *
— В тот момент я понял, что не смогу оставить её просто так. Взять её на руки и нести? — Альберто чуть усмехнулся, горько, мрачно, — Нет, я бы не дошёл и десяти шагов. Кровь текла с моего бока, ноги еле держали… Но я не мог оставить её там. Тогда я вспомнил… — он запнулся, встретив взгляды окружающих. — Я вспомнил, как когда-то в детстве читал книгу про всадника без головы. И тогда в голове родился план.
Никто не прерывал его, ни один звук не нарушал это странное, напряжённое молчание.
— Я привязал её к седлу, — его голос был глухим, — крепко, надёжно, чтобы её нашли. Лошадь должна была отвезти ее на ипподром, по крайней мере я на это надеялся.
Изабелла уже не могла сдерживаться. Она бросилась вперёд, едва сдерживая рыдания. Обняла Альберто, крепко, словно боялась, что если она ослабит хватку, то потеряет его снова, на этот раз уже навсегда. Она поглаживала его волосы, шепча что-то утешительное, бесконечно повторяя слова, которые уже давно перестали иметь значение, как это часто бывает в горе.
Альберто ощутил тепло её рук, даже несмотря на глухую боль в теле. Всё вокруг слилось в невнятный шум, пока он не заметил то, что заставило все его тело застыть, замереть, заледенеть от предчувствия. Глаза его сузились, когда он оглянулся. Среди людей не было Анжелики и… Рафаэля.
Всё вокруг дышало тьмой. Мы ехали по пустынной дороге, и свет от фар безжалостно резал черноту, словно вскрывая вены в ночи и этот свет фар был оранжевой кровью. Рафаэль гнал машину вперёд, крепко сжимая руль, а я, обездвиженная его молчаливой угрозой, сидела рядом, не осмеливаясь ни разрывать тишину, ни задавать вопросы. В душе будто разлился леденящий яд: каждое моё движение могло спровоцировать что-то страшное, и я замерла, отстранившись, всматриваясь в его профиль.
Ветер за окном становился всё яростнее, на лобовом стекле закапал дождь. Мы приближались к маяку. Огромный, с мрачными, будто изъеденными временем стенами, он стоял на краю утёса, скрытый от глаз деревни. Я слышала о нём — каждый в Сан-Лоренцо знал это место. Полузаброшенный маяк на вершине утёса, под которым веками бились волны, теряя свою силу об острые камни, — здесь всегда чувствовалась угроза, как будто само море ожесточённо пыталось стереть его с лица земли.
Рафаэль выволок меня из машины, крепко сжав руку, и потащил вверх по узкой тропинке. Я пыталась вырваться, но он не отпускал меня, и от его силы у меня по телу побежали мурашки. Стены маяка, окутанные мраком и побитые морской солью, казались живыми, дышащими, скрипящими на ветру. И я знала: никто сюда не придёт. Мы были одни среди чёрной пучины и кромешной тьмы. Вокруг нас бушевали волны, ударяя в утёс и взметая вверх пену. Рафаэль встал между мной и тропинкой обратно вниз. Его лицо было неподвижным, но взгляд… в нём горела злость, какая-то одержимая, болезненная злость.
— Ты думаешь, Анжелика, что можешь меня бросить? Можешь вот так
