— Мистер Каттер, — сказал Клермонт, — когда речь идет об убийстве, к делу относится все.
Едва Дэвид выпроводил копов и сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться, как дверь открылась опять. Софии и в голову не приходило, что нужно постучаться.
— Чего они хотели?
Пришлось взять себя в руки и скрыть гнев и озабоченность.
— Мы опаздываем на совещание. — Каттер взял свои заметки и сунул в кейс вместе с отчетами, графиками и факсами.
— Дэвид… — София продолжала стоять спиной к двери. — Я могла бы обратиться через голову копов и попытаться получить ответы, которых не могу добиться от них. Я надеялась, что вы меня поймете.
— София, у них были вопросы. Причем достаточно неприятные.
— Но почему они обратились к вам, а не ко мне или кому-нибудь из старых служащих? Вы едва знали моего отца, никогда не работали с ним и, насколько я знаю, почти не общались. Что нового вы могли сообщить полиции?
— Почти ничего… София, прошу прощения, но нам пора.
Люди ждут.
— Дэвид, будьте со мной откровенным. Они пришли к вам в кабинет и оставались в нем достаточно долго. Слухами земля полнится… Я имею право знать, — закончила она.
Каттер помолчал и всмотрелся в ее лицо. Да, она имела право знать. А он не имел права молчать. Дэвид снял трубку.
— Мы с мисс Джамбелли немного задержимся, — сказал он секретарше, положил трубку и кивком указал Софии на кресло. — Садитесь.
— Я постою. Вы могли заметить, что я не неженка.
— Я заметил, что вы умеете держать себя в руках. Вопросы полиции были частично вызваны тем, что я встречаюсь с вашей матерью.
— Понимаю. Значит, они решили, что у вас с мамой была продолжительная тайная связь? Несмотря на то что еще два месяца назад вы жили на другом конце страны. И на то, что мой отец несколько лет открыто жил с другой женщиной. Нескольких совместных обедов для такой гипотезы маловато.
— Я уверен, что они шарят в темноте.
— Они подозревают вас или маму?
— Думаю, что всех и каждого. Это особенность их профессии. Вы были осторожны и молчали о моих взаимоотношениях с вашей матерью. Во всяком случае, мне вы не сказали об этом ни слова.
— Честно говоря, я еще не решила, как к этому относиться. Когда решу, скажу.
— Справедливо, — спокойно ответил он. — А я знаю, как к этому отношусь, и поэтому скажу вам. Пилар очень дорога мне. Я не хочу ее огорчать. Огорчать вас я тоже не хочу. Мне будет жаль, если это случится. Во-первых, потому что она любит вас. Во-вторых, потому что вы мне нравитесь. Но я был вынужден выбирать между вашим огорчением, допросом моих детей и помощью следствию, которое продолжает блуждать в потемках.
Теперь Софии захотелось сесть. Внутренний голос подсказывал ей, что это потребуется. Однако гордость заставляла ее стоять.
— Что вы сказали полиции? Почему это должно огорчить меня?
«Правду, как и горькое лекарство, следует глотать быстро», — подумал он.
— Ваш отец несколько лет присваивал деньги компании. Суммы растягивались во времени и были относительно скромными. Это одна из причин, почему растрата так долго оставалась незамеченной.
София побледнела, но не вздрогнула. Не вздрогнула даже тогда, когда у нее гулко заколотилось сердце.
— Вы не ошиблись? — начала она, но махнула рукой, не дожидаясь ответа. — Нет, конечно, нет. Вы никогда не ошибаетесь. — В этом утверждении слышалась легкая горечь, которую она не смогла побороть. — И давно вы это знаете?
— Со дня приема. Я собирался встретиться с вашим отцом в ближайшие дни, чтобы обсудить…
— Чтобы уволить его, — поправила она.
— Попросить его подать в отставку. В соответствии с решением ваших бабушки и деда. Я доложил им о растрате на следующий день после приема. Ему бы дали возможность покрыть недостачу, а затем отправили в отставку. Они делали это для вас. Для вашей матери, для компании, но главным образом для вас. Мне очень жаль.
Она кивнула, отвернулась и начала растирать руки.
— Да, конечно. Спасибо за откровенность.
— София…
— Пожалуйста, не надо. — Она повернулась навстречу шагнувшему к ней Дэвиду. — Не извиняйтесь. Я выдержу. Я уже знала, что он вор. Я видела на лацкане Рене брошь, доставшуюся моей матери по наследству. Эта брошь должна была перейти ко мне, поэтому я знаю, что мать не отдавала ее отцу. Когда я увидела эту брошь на траурном наряде Рене, я поняла, что отец украл ее. Безусловно, он сам так не считал. Как не считал кражей растрату денег компании. У Пилар так много побрякушек, думал он. Она возражать не станет. А компания может позволить себе безвозвратную ссуду. Да, по части самооправданий он был мастер.
— Может быть, вместо совещания вы поедете домой?
— Я не собираюсь пропускать совещание. — Она отвернулась. — Ну разве не странно? Все эти годы я знала, как он обращается с матерью. Видела это собственными глазами. Но умудрялась прощать его. Уговаривала себя, что, хотя его поступки не назовешь достойными, в них нет ничего страшного. Но кража денег и драгоценностей — это полбеды. Куда страшнее, что он украл у моей матери достоинство и самоуважение. Только теперь я поняла, что он был ничтожеством. И только теперь перестала оплакивать его… Ладно, увидимся на совещании.
— Подождите несколько минут.
— Нет. Он и так отнял у меня больше времени, чем заслуживал.
«Да, — подумал Каттер, когда София вышла из кабинета. — Она очень похожа на свою бабушку».
Поскольку вести машину была очередь Софии, они возвращались из города в тишине. Если не считать радио. Тайлер дважды уменьшал громкость, но София снова поворачивала ручку. Совещания в отделе рекламы вызывали у него головную боль. Так же как опера, звучавшая в наушниках. Но он решил терпеть. Во всяком случае, это полностью исключало возможность беседы.
Впрочем, судя по виду Софии, она была не в том настроении, чтобы беседовать. Тай сомневался, что она была в подходящем настроении для занятий чем угодно, однако в том, что ей не хочется разговаривать, сомневаться не приходилось.
Она ехала слишком быстро, но он к этому привык. Какие бы бури ни бушевали в душе Софии, она не была неосторожной и тщательно вписывалась во все повороты.
И все же Тай едва не вздохнул, завидев крышу собственного дома. Наконец-то… Он вернулся целым и невредимым. Сейчас можно будет снять городскую одежду и насладиться блаженной тишиной и одиночеством.
«Эта женщина утомляет меня даже тогда, когда молчит», — подумал он.
Но София остановила машину в конце подъездной аллеи, выключила двигатель и выбралась наружу раньше, чем он.
— Что ты делаешь?
— Вхожу, — обернувшись, бросила София и добавила к этому лаконичному ответу короткий, но выразительный взгляд.
