— Я Нина вообще-то.
Поймала остерегающий взгляд Кати, решила сделать и ей приятное:
— Но меня Верой крестили. Крестить-то крестили, а отец заупрямился, Ниной назвал. Ничего, мне нравится.
— Мне тоже. Итак?
— Вы про мартини говорили? Годится!
Катя все с тем же остерегающим лицом убрала портвейн и поставила две бутылки мартини.
Пока интеллигент рылся в карманах, Катя сквозь зубы проговорила:
— Тебе это зачем? База узнает — убьет!
— Он не узнает. А узнает — я тебя убью.
— Почему это?
— Потому что больше сказать некому. Поняла?
Катя посмотрела на Нинку и вспомнила, что она убила человека. И увидела не лицо подруги, а чужое жестокое лицо чужой жестокой женщины.
— Что ж! — сказала она громко. — Составь человеку компанию! А я, может, потом загляну. Сейчас нельзя, хозяева проверяют, собаки. И покупатели идут еще.
А Нинке глазами говорила: это я для того, чтобы он безобразничать не начал, чтобы боялся: вдруг я приду.
Нинка усмехнулась:
— Ладно уж!
Ей было смешно: она отвыкла бояться.
В квартире интеллигента, назвавшегося Ильей, Нинка увидела то, что ожидала увидеть: ветхая мебель, старый телевизор и много полок с книгами. Она рассматривала корешки, хотела завести разговор о книгах, но Илья уже разлил по стаканам вино:
— За тебя, Вера, Надежда, Любовь!
— Годится! — сказала Нинка, выплюнула на ладонь жвачку, которую до этого жевала, прилепила ее к краю стола и, чокнувшись с интеллигентом, выпила. Она видела, что он принимает ее за простушечку, и почему-то пока не хотела разрушать это его представление о себе, даже нарочно показывала себя еще проще.
— А второй на брудершафт! — торопился Илья.
— Годится, — согласилась Нинка.
Илья подошел к ней с полными стаканами, вручил ей, они переплели руки, выпили, Илья поставил стаканы и потянулся к Нинке губами. За всей его смелостью и бравадой чувствовалось какое-то внутреннее напряжение. Нинка видела, что на самом деле не такой уж он ухарь. Во всем поведении было какое-то нетерпеливое одиночество, уставшее само от себя и готовое наполниться чем угодно. Не очень приятно, конечно, быть в роли наполнителя, но Нинке почему-то стало жаль его. Он хочет почувствовать себя победителем — ладно, жалко, что ли? К тому же она устала от своей роли маленькой вампирши, ей хотелось, чтобы ее ласкали, чтобы вот именно так взяли на руки, как он сейчас, поцеловав, взял ее… И она позволила отнести себя на постель, помогла ему раздеть себя, помогла ему раздеться. Он стал ее целовать — грудь, живот, ноги, а Нинка, именно этого ждавшая и хотевшая, вдруг почувствовала жадность и нетерпение.
— Господи, ну что же ты! — сказала она.
…Потом она сидела за столом, попивала вино и слушала его рассказ о своей жизни, какую-то запутанную историю любви. Она не вникала в смысл, ей было непривычно и интересно само то, как он говорит: гладко, красиво, занимательно. Это было прикосновение к другому миру. Там не били друг друга по морде, там говорились деликатные слова, там даже письма писались друг другу, там велись по телефону между мужчиной и женщиной сложные и хитросплетенные разговоры (а не разборки вшивые!).
Все бы хорошо, но интеллигент Илья довольно быстро напился и понес чушь: что хочет удочерить Нинку (а по возрасту он ей вполне в отцы годился), чтобы воспитать ее и спасти от ужаса разврата и пьянства. Кто бы говорил о пьянстве!
Нинке стало скучно, она решила уйти.
Поднялась, погладила Илью по голове:
— Будь здоров. Лучше бы тебе спать лечь.
— Куда? Стоять! — стукнул кулаком по столу Илья.
Она пошла к двери.
Он рванулся за ней, но зацепился о край стола и упал.
Нинка посмеялась, глядя, как он елозит по полу, и ушла к Кате в ларек, чтобы не тащиться ночью до дома, и там проспала до утра на раскладушке.
Сквозь сон слышала, что мужчина еще приходил, и послала его подальше.
Прошла неделя или больше, и ей вдруг захотелось навестить этого человека.
Задумано — сделано.
Илья удивился и обрадовался. Правда, имя ее он вспомнил не сразу, но Нинка не обиделась и напомнила.
— Вы не думайте, я не пьяница, — сказал он. — Я раз в год, бывает, запиваю. Вот и…
— Да ладно, — сказала она.
Она выяснила, что он живет с матерью, но та (тоже интеллигентка!) была настолько вежлива, что в комнату Ильи даже носа не сунула. Только приготовила ужин, который Илья принес в комнату. Ничего особенного, жареная картошка с огуречно-помидорным салатом. Но Нинке стало так спокойно вдруг, так хорошо, что она и ела с удовольствием, и с удовольствием рассказывала о себе, наполовину правду (о детстве в ПГТ Рудный, о быте и нравах поселка), наполовину неправду: о том, что с ней было по приезде сюда. Она почему-то все не выходила из роли простушки провинциалки, ей это почему-то нравилось (может, потому, что она видела, что это нравится ему?). Нинка сочинила, что живет у подруги, ищет работу, учится заочно в техникуме. В общем, этакой сиротой представилась. Илья слушал с сочувствием, хотя в глазах его уже было то, что Нинке распрекрасно известно. И чтобы облегчить ему задачу, она сказала:
— А сегодня вот и с подругой рассорилась. Ночевать не приду. Пусть потревожится. Она ведь беспокоится, я знаю.
— Где же вы ночевать будете?
— Придумаю. И не зови меня на «вы», ладно?
— Ладно. Хочешь у меня переночевать?
— А мама твоя что скажет?
— Моя мама человек понимающий. А я человек взрослый.
— А спит мама крепко? Слух у нее хороший?
— Слух хороший, но спит крепко.
— Это хорошо.
— А вы… А ты что, песни петь собралась?
— Ну. Песни любви, блин! — грубовато ответила Нинка, видя, что он от этих слов моментально воспламеняется.
…Он был нежен с ней, как никто. Наконец-то Нинка почувствовала, что телу ее воздается должное: каждой ложбиночке, каждому изгибу. Наконец-то нашелся человек, который понял и оценил ее красоту. И это не догадки ее, Илья в рассеянном свете от фонаря за окном любовался ею и тихо говорил:
— Надо же, какая красавица!
А Нинка просила его рассказать о своей работе: он был журналистом, и довольно известным в городе. Но ему не хотелось: то, что ей казалось значительным и интересным, для него было привычной рутиной. Он даже говорил, что подумывает работу сменить. Только не знает на какую. Каскадером, что ли, стать? (У него был гоночный мотоцикл, что Нинку очень удивляло: солидный взрослый дядя, а гоняет на этой тарахтелке. Хотя довольно мощная тарахтелка. Он приглашал ее покататься, но Нинка боялась, что увидит кто-то из знакомых Базы, и отказывалась).
