Конечно, потом, когда он закрепится на немецком рынке, он кинет их, но они и сами об этом знают.
Зазвонил телефон.
– Как насчет визита с проверкой моей собачки? – Голос Кирилла звучал насмешливо. – Привет, Волчара.
Андрей улыбнулся. Знал бы он, какую проверку он уже провел. А как доволен остался!
– Занят, мужик. Заказ выгодный.
– Советую поспешить.
– А что, на твоих собак мор напал?
– Типун тебе на язык, Волков, – огрызнулся Кирилл не хуже какого-нибудь бультерьера.
– Тогда в чем дело?
– А в том, что Ольга Ермакова уезжает на Крит.
– Когда? – встрепенулся Андрей так, что Кирилл расхохотался.
«Оранжевый парус…» – вспомнил он строчки из тетради Юрия.
– Через три недели, друг мой. Тебе может прямо сейчас поехать к ней?
– Спасибо, нет. А вот за новость особое спасибо.
Что ж, наверное, он все делает правильно, не гневит ничем небеса, если такая новость пришлась ко времени. Но сколько надо успеть! Партия валенок, документы в Грецию, но главное – научиться ходить под парусом на доске!
Ехать в Москву?
Он не выпускал эту мысль из головы весь вечер, до самого утра. И додумался. Вот уж точно – никогда не знаешь, когда пригодятся знакомства, которые возникли сто лет назад. Он понял, куда ему надо мчаться. В детскую школу юных моряков, куда он ездил целых два года. С Ленинградского проспекта на улицу Трофимова.
Он собрался и поехал в Москву.
Джип сидел высоко, Андрей видел не только задние бамперы впереди идущих машин, но улавливал перемены в хорошо знакомом прежде районе. В голову влетела дурацкая мысль – если бы его похитили и привезли сюда с завязанными глазами, а потом сняли повязку, он в жизни не догадался бы, что сюда приезжал мальчишкой бредить морем, как называла это мать.
Дома другие, улицы другие, люди другие. Он свернул на известную ему улицу, погасил скорость и начал всматриваться в номера домов. Он не хотел махнуть мимо, потому что, судя по разметке, ему придется гнать до Южного порта, а уж потом поворачивать обратно.
Он, конечно, мог пересечь сплошную белую линию, но соколиная посадка постового на новеньком мотоцикле «БМВ» успокоила кровь.
«Ага, вот сюда и повернем», – сказал он себе, включая левый указатель. «Приехали», – фыркнул он вместе с движком, который повел себя не по правилам и заглох. Вывеска нагло стреляла в глаза красным: «Сядь на пенек, съешь пирожок».
«Да на черта мне ваши пирожки?»
Он вышел из машины. В подъезд, где раньше был клуб, не войдешь – домофон сторожил лучше цепного пса.
– Ясно, здешнее море пересохло, – бросил он в сердцах.
– Да уж давно-о, – протянул старичок, который ждал, когда нагуляется его разжиревший от возраста жесткошерстный фокстерьер. Насмешливые желто-карие глаза пса прошлись по незнакомцу, пес потрусил осматривать кусты – опытный, догадался, что времени для прогулки прибавилось.
Хозяин охотно рассказал Андрею, что директор на пенсии.
– Он живет во-он в том доме, – указал на окна.
Через десять минут Андрей сидел на кухне старого холостяка – аккуратной, ароматной. Аппетитно пахло разогретой ванильной булочкой. Старичок принес из кладовой сосновую доску с колесами и показал Андрею.
– Точно такая, как у Арне де Росне, – сказал он и умолк, ожидая от Андрея ответа.
– Француза, да? – догадался Андрей по имени.
– Да, который придумал всю эту музыку в семьдесят восьмом. Великое открытие, – продолжал старичок, – впрочем, как и любые открытия, сделано от скуки.
Андрей удивился:
– Прямо уж от скуки?
– Не верите? – Старичок сощурился. – А про себя ничего такого не вспомните? – проникновенно, с легкой насмешкой в голосе спросил он. – Этот француз, мастер по виндсерфингу, сидел на пляже и ждал у моря погоды. Но оно не успокаивалось, а он не мог прокатиться. Между тем он видел, как гоняют по пляжу сухопутные яхты.
– Я знаю, – перебил Андрей, – есть легкие ялики, которые гоняются на колесах под парусом.
– Конечно, – согласился старичок. – Тогда во французскую голову пришла мысль – приделать к доске колеса. И дать фору всем этим яликам. Потому что по песку доска на колесах понесет его быстрее! Теперь это называется спидсейл.
– Можно, я посмотрю? – Андрей кивнул на доску.
– Конечно, иногда доску делают из ясеня, она легче, и скорость больше. Так вы… все еще не согласны, что открытия делают от скуки жизни?
Андрей усмехнулся:
– Пожалуй, вы правы.
– Скажу про себя, если бы у меня была семья в свое время, никогда бы я не узнал, что мне так интересно заниматься с мальчишками… морем. Я увидел его впервые… – он округлил глаза, которые все еще блестели, понизил голос и сказал: – в прошлом году. Меня пригласил к себе мой ученик. Он стал моряком и живет в Североморске.
– Что ж, я тоже вынужден признать, что вы правы… – Андрей поморщился. – Я начал свое дело тоже от скуки.
Действительно, чем бы он занялся тогда в деревне?
– И удачно, верно?
– Более чем, – согласился Андрей. – Где мне научиться кататься на этой штуковине? – Он протянул доску мужчине.
– Только там по-настоящему. – Он помахал рукой куда-то за окно, Андрей проследил за движением пальцев, которые дрыгались, словно изображая движение сороконожки.
– Понял.
– Булочку? – спросил хозяин.
– Охотно, – отозвался Андрей. Ему не хотелось расставаться с ощущением тепла и надежности. Они окружали этого человека или… поднимались из прошлого? Из детства, частица которого осталась в этом уголке Москвы?
Ольга сидела на балконе, его перила увиты розовыми бугенвиллеями, которые прежде она видела только на фотографиях. Семейный отель на берегу моря почти пуст, еще не сезон. Ей нравились тишина, безлюдье. Если она слышала голоса, то узнавала английский или немецкий. Она не предполагала, что отдохнуть от родного языка так здорово. Ты не включаешься в чужую жизнь, а значит, не тратишь энергию понапрасну. Чаще всего до нее доносился греческий, уже подзабытый – язык быстро выветривается, но его можно вернуть тоже без особых усилий, стоит лишь погрузиться в его среду.
Весна на Крите оказалась такой, как она ожидала. Цвело все, что только могло цвести с февраля по май. Пышные орхидеи, смолевки с липкими стеблями, критский эбенус – кустарник с розовато-лиловыми цветами, который растет только на этом греческом острове. В июне, когда солнце окажется в зените, многие цветы засохнут. Многолетние переждут лето и сушь в клубнях под землей или в луковицах. Здесь превосходное место для изучения весенних цветов.
