Я моргнула, настолько поглощенная раскатистой манерой его голоса, что совершенно забыла о себе.
— Она не захотела встать передо мной на колени, когда я попросил… — он вытащил несколько зерен граната на ладонь, а затем медленно наклонился вперед, поднося их ко мне, и сказал: — Поэтому я встал перед ней на колени. И когда я коснулся ртом ее киску, знаешь, какая она была на вкус, Елена?
Я не ответила, потому что была слишком занята, уговаривая себя не брать эти длинные пальцы в рот вместе с предложенным фруктом.
Он прочел мое колебание, и его глаза из жидких чернил превратились в неподатливый обсидиан. Мгновение спустя он прижал фрукт к моему закрытому рту, окрасив мои губы терпким соком. Когда я открыла рот, чтобы выразить уверенный протест, он высыпал косточки мне на язык.
— Как гранат и красное вино, — закончил он, возвращаясь в удобное положение, где он продолжил обсасывать кончики своих пальцев.
— Ты флиртуешь со мной? — спросила я, гордясь тем, что мой голос не дрожал так, как дрожали мои бедра под столом.
— Ты ударишь меня, если я скажу «да»?
Его игривость была заразительна.
Я подавила желание улыбнуться и мрачно кивнула.
— Да.
— Хорошо, — сказал он, подмигнув, — Тогда ударь меня. Мне нравится грубость.
— Ты смешон, — сказала я, поддавшись смеху, но немного отрезвела, когда поймала его взгляд. — Что? У меня все еще гранатовый сок на губах?
— Я никогда не был так горд тем, что заставил другого человека смеяться, — серьезно сказал он мне.
Я проглотила массу эмоций, поднявшихся в моем горле.
— Только не говори, что я должна делать это чаще.
— Нет, редкость этого делает его более прекрасным. Я становлюсь собственником этого звука.
Я смотрела на него, пока все большая часть меня распутывается, перекатываясь по пространству, между нами, будто я хотела, чтобы он взял размотанную часть меня и собрал ее в своих руках.
Трудно было не задаться вопросом, какой могла бы быть Елена, которую видел Данте, если бы я выпустила ее из тени.
Я прочистила горло и вытерла губы салфеткой, вставая, чтобы уйти.
— У меня встреча на Стейтен-Айленде в девять.
Он тоже встал, уронив гранат на тарелку и вытирая руки, прежде чем обойти каменный стол и прижать меня к двери. Одна его рука легла мне на бедро, а другая уперлась в дверь рядом с моей головой, когда он прижал меня к себе. Его размеры не должны возбуждать меня так, как возбуждали, но все те вещи, которые я когда-то считала ужасно дикими, теперь казались мне раскаленными, как пропитанный керосином огонь.
— Однажды, Елена, — практически промурлыкал он, и этот звук был грубой вибрацией, которая гудела во мне. — Я буду целовать тебя, пока ты не растаешь, а потом я вылижу каждый твой сантиметр.
Дрожь сотрясла мои плечи, ударив о стеклянную дверь. Я достигла какой-то точки кипения, кровь превратилась в пламя под кожей, и мне отчаянно захотелось, чтобы что-то наконец сорвало крышку с моего контроля и позволил мне вырваться на свободу. Я хотела, чтобы он поцеловал меня сейчас, вопреки здравому смыслу, но я не была готова попросить об этом. Он должен взять это на себя, чтобы я могла обвинить его позже, когда мой разум остынет.
Я наклонила подбородок в воздух и бросила вызов:
— Даже не надейся.
Рука на моем бедре переместилась выше по телу, его большой палец провел по нижней части груди под кружевной блузкой и поднялся к горлу. Я тяжело сглотнула, когда он обхватил мою шею ладонью и сжал достаточно сильно, чтобы почувствовать, как мой пульс бьется о его кожу.
— Нет, lottatrice [100], — пробормотал он, наклоняя свой нос к кончику моего правого уха. — Я завладею тобой, когда наконец трахну тебя. Я сорву это с твоего языка, когда буду целовать тебя, а ты будешь умолять меня о большем.
С балкона дул прохладный ветерок, но Данте был огнем напротив меня, мое сопротивление испарялось с каждой секундой, пока я оставалась в клетке его жара.
— Ты огонь, а я сплошной лед, — протестовала я, потому что ничто в наших отношениях не имело смысла, и он должен был помнить об этом.
Если я не смогла построить отношения с Даниэлом, мужчиной, который, казалось бы, идеально подходил мне, то между мной и Данте ничего не может быть.
— Да, — согласился он хрипловато. — Вот почему я знаю, что я тот, кто наконец-то заставит тебя растаять.
— Я уже рискую своей карьерой, просто оставаясь здесь. — я бросала гранаты вслепую, надеясь, что одна из них попадет в цель.
Он был совершенно невозмутим, его глаза были так сосредоточены на моих, что я почти могла прочитать, что он собирается заявить, прежде чем он заговорил.
— Так сделай так, чтобы риск стоил чего-то.
— Я не азартный игрок.
— Нет, но я да, и я редко проигрываю. — он провел кончиком носа по краю моего уха и прикоснулся губами к острому краю моей скулы. — Позволь мне показать тебе страсть, Елена. Позволь мне научить тебя снова любить.
Мое сердце остановилось в груди, будто он проник сквозь ребра и крепко сжал в одной из своих сильных рук. На один вдох я была полностью парализована страхом того, на что он намекал.
Любовь.
Я никак не могла полюбить такого человека, как он, мафиози, преступника, подобного тому, который так долго играл роль злодея в моей жизни.
Это невозможно.
Но когда мое сердце снова начало биться, оно забилось с грохотом, как заведенный двигатель, а потом понеслось вскачь.
Я пообещала себе, что никогда больше не полюблю.
— Содержимое моего сердца конфиденциально, — сказала я ему с таким видом, будто предположить, что он может когда-нибудь прочитать о личных муках моего сердца, было смехотворно.
В каком-то смысле так оно и было, но не в том смысле, в котором я это озвучила.
Это было смехотворно, потому что на мгновение мне показалось, что если кто-то и сможет понять то, что там написано, то это будет этот человек с черными глазами и шокирующе добрым сердцем.
— Не всякая любовь романтична, — здраво заметил он, глядя в мои испуганные глаза. — Не думаю, что у тебя было достаточно любви, чтобы понять ее, но я предлагаю любовь друга и любовь моего тела. Любовь человека, который видит, что ты не ненавистна. Ты не злодейка. Тебя не понимают. И Елена, ты еще не понимаешь этого, но я вижу тебя, я знаю тебя, и я чертовски потрясен твоей красотой.
— Ты не знаешь, что говоришь, — настаивала я. — Ты не знаешь и половины того плохого, что я сделала.
— А ты не знаешь моего, — согласился он. — Но мы больше, чем наши недостатки и ошибки. Кто сказал тебе, что тебя трудно любить? Дай мне шанс доказать, что они не правы.
— Я не хочу, чтобы меня любили, — заявила я, почти стиснув зубы, потому что никогда в жизни не ощущала такой угрозы.
Ни тогда, когда я пряталась под раковиной и смотрела, как мафиози избивают моего отца. Ни тогда, когда Кристофер заставлял меня совершать развратные действия с моим телом. Ни когда он явился на выставку Жизель и напал на нее, а я сама вступила с ним в драку.
Ни один монстр в моей жизни не мог сравниться с той властью, которую Данте, казалось, имел надо мной, если сравнивать с тем, сколько времени я его знала.
Один месяц постоянного контакта, и я оказалась в опасности отбросить все, что знала, только ради одного единственного поцелуя.
— Позволь мне любить тебя в любом случае, — предложил он.
А потом он подвинулся.
Говорят, между любовью и ненавистью существует тонкая грань. В тот момент, когда Данте Сальваторе запустил руку в мои волосы и притянул меня к себе для жесткого поцелуя, я поняла, что он только что перешагнул эту невидимую черту и перешел к чему-то бесконечно более опасному, чем ненависть.
Но все, что я могла сделать, пока мысли в моей голове сливались в одно неистовое торнадо ощущений, это вцепиться руками в его мягкую хлопковую рубашку и держаться за жизнь.
Поцелуй имел вкус дыма, но не из-за моего гнева. На вкус он был как пепел моего некогда твердого самоконтроля. Потому что я знала, что это не последний раз, когда мы целовались.
