холодильник, смотрю на полки, будто там ответ на вопросы – но нет, да и свои ответы я уже получила.
Следом иду в душевую, включаю свет и смотрю на отражение. Без кос, которые относила десять лет, лицо кажется совсем другим. Волосы пришлось чуть укоротить, кажется, что их чертовски мало. Непривычно очень. Тушь потекла, вытираю её ватными палочками, но, не справившись, бросаю эту затею.
Сонина комната – дочь спит, свернулась калачиком на кровати, обнимает игрушечного пса.
Максим… уснул в очках, ещё не привык к ним.
Егор – обнимает кошку. Эти двое враги только днём, ночью – лучшие друзья, которые друг без друга не могут. Бедолага страдала без хозяина, пока тот жарил пузо в Европе.
Перед нашей спальней замираю, жду чего-то, и сердце отстукивает удары-секунды, а я прислушиваюсь к ним и в волнении переступаю с ноги на ногу. Открываю дверь и, не включая свет, сажусь на краешек кровати.
Марк спит, обняв подушку. По центру кровати, будто обнимает мой живот. Вся его поза такая… что я прямо сейчас могу устроиться рядом, и он не заметит. Гипнотизирую его, хочу прикоснуться, но запрещаю себе. Вместо этого встаю и открываю окно, чтобы прогнать влажную духоту.
– Неля? – он поднимает голову от подушки и щурится. – Неля… волосы…
Я киваю, скидываю мокрую кофту и остаюсь в чёрном платье на тонких бретельках. Оно мокрое и облепило тело, мешает, потому стягиваю его и швыряю на пол. Марк подбирается весь, напрягается и тяжело сглатывает. Но я не соблазнять пришла, потому беру его футболку, валяющуюся у кровати, и натягиваю. Футболка тёплая, после платья – кайф, и я в восторге, кутаюсь в запах Марка, в сухое домашнее тепло.
– Ты… пришла…
– Я хочу с тобой поговорить, позволишь сделать это сейчас?
Он кивает, садится на кровати и смотрит на меня, а потом отворачивается.
– Пойду приготовлю кофе, – и подаётся ко мне, чтобы… поцеловать? Может быть, но вместо этого прижимается лбом к моему, а потом уходит. – Укутайся, ты замёрзла, – говорит напоследок, а я киваю и почему-то улыбаюсь.
Я за эти два дня прожила наши худшие годы и сейчас хочу избивать тебя, а потом придушить себя, но я всё поняла. И сейчас самое время понять всё и тебе…
Глава 41. Двадцать двенадцать
2012 год
– Соня уже давно должна быть в садике! – твой голос бил по ушам ледяным хлыстом, и я, честно, хотела забиться в угол и поскулить.
Моя опора и защита, в которую я верила как в святыню… ругала меня как маленькую девочку.
Девочка… я всего лишь девочка, которую отчитывали за то, что другая девочка не ходит в садик.
– Марк, блин, ты же знаешь, что садик дали у чёрта на куличках по старой прописке! С маленьким Максом с тремя пересадками? Реально?
– Ты отучилась на права…
– Только что! Буквально… только что!
– Ты сдавала, блин, до сентября, пока не провафлила все сроки в саду!
– Соню мог возить и ты, – я всхлипывала, как маленькая. Щемилась не в реальности, а где-то на духовном уровне. Меня, будто одуванчик, прижимало к земле, а ещё было очень-очень стыдно, даже щёки горели.
Да-да-да, как-то же другие люди в посёлке живут?
Да-да-да, мы обещали друг другу, что детство Сони не пострадает из-за Макса.
Да-да-да, я могла придумать выход… но придумала только отучиться на права и завалить город пару раз, да так, что не закончить до начала нового года…
А может, я и не очень-то торопилась? Может, не хотела никуда Соню возить? Может, всё это только оправдания? Или нет? В какой-то момент всё стало валиться из рук.
Походы в комитеты на день разминулись с родами, медкомиссия тоже оказалась профукана: то врача нет, то Соня с соплями, то ещё что-то. Я про всё забывала и всё теряла, и иногда опускались руки не оттого, что тяжело, а оттого, что… тупая я, неправильная мать, всё у меня через жопу. Пустила всё на самотёк, дом и переезд из двушки в городе интересовал больше. Максим и его новорождённые проблемы – интересовали больше. Сама Соня и не потерять то время, что мы с ней проводим наедине – интересовали больше её садика.
Да. Я без-от-вет-ствен-на-я. А ещё не дружу с мамашами на площадке и даже не сижу на форумах. И вообще нигде и ни с кем не тусуюсь…
– Ты прекрасно знаешь, что… – начал Марк песню про то, что работа в другой стороне, а пробки в город в километр длиной.
Я закрыла уши ладонями и отвернулась, из руки выпало полотенце, которым до этого вытирала от строительной пыли подоконники, и оно упало в кучу грязи. Ремонт почти окончен, а уборка только началась, и этим утром я рассчитывала наслаждаться первой генеральной уборкой в своём первом личном доме. Я сама выбирала мебель, цвет стен и планировку. И сама хотела убираться тут.
– Нель. Это всё… безответственность, – твой голос тих и печален, и я от этого вздрогнула. Щёки ещё сильнее залились румянцем.
– Да, – я кивнула, будто признавая что-то, а на самом деле просто хотела тишины.
Подняла полотенце с пола и стала возить им по белоснежному подоконнику, будто ранку ковырять ногтем, усугубить ситуацию максимально.
– Что ты… делаешь? – как над маленькой запричитал ты, отодвинул меня в сторону и забрал полотенце, швырнул его в кучу строительной пыли. – Что с тобой? Я как будто…
…маленькую девочку отчитываю.
Закончила я про себя и кивнула. Да, отчитываешь, Марк. Я и правда маленькая. Маленький ребёнок, который стал в восемнадцать мамой. А что? Как корабль назовёшь, так и поплывёт. Все же смотрели на меня, как на малышку. Как на маленькую преступницу. И папенька, и родители твои, век бы их не видеть. И мама моя – особенно. Два года я слушала её причитания о том, что Соню у меня, рукожопой, нужно забрать. И то же самое твоя со второй стороны.
Сколько
