никогда не узнает значение этого «доставали». Пусть это слово существует в своем истинном значении.
К хорошему быстро привыкаешь, а когда вдруг попадаешь туда, где этого хорошего нет, давно забытое всплывает. И вот столкнулась я с непередаваемым аттракционом в виде отсутствия асфальтового покрытия на якобы трассе и перед глазами воспоминания промелькнули. Надо к отцу съездить, мало ли помощь требуется, и маме заранее рассказывать, чтоб не пугалась больше, куда я еду и с кем.
Поздним вечером мы добрались до Сортавалы. Точнее сказать, почти добрались, потому как в сам город мы не въезжали, а свернули на неосвещенную проселочную дорогу. Единственное, что я знала о выбранном моими спутниками новом направлении — там озеро.
— Свет, — позвала я.
— А? — он при этом сосредоточенно хмурился, и лицо у него от этого добрее не становилось.
— Вы меня топить везете?
— Ага.
И никаких эмоций, как не отрывался от дороги, так и продолжал.
— Ну ладно, — взгрустнулось мне об утерянном шутливом диалоге.
Честно говоря, я действительно немного нервничала. То есть меня предупредили, что будет гостиница. А что за гостиница, какая — нет. Вот и сиди, Вера, гадай. Все-таки, когда жизнь свою контролируешь сама, сюрпризы тяжело идут.
Потом был шлагбаум и хмурый лысый охранник, потом домик администрации и наконец наш домик, точнее, очаровательный двухэтажный деревянный коттедж со встроенной сауной.
— Это гостиница? — уточнила я, стоя в дверях и глядя, как Тём по-хозяйски разбирается с пультом от телика.
Свет смерил меня счастливым мальчишеским взглядом, разулся и понес мою сумку наверх. Вот такой вот сюрприз.
— На! — Тём протянул мне пульт. — Включи.
В его исполнении это слышалось, как «фкути».
— Что включить? — тут же погрузилась я в проблемы ребенка.
Вместо ответа Артём повторил свое «фкути», я снова переспросила и снова услышала просьбу, только более нервно высказанную. Я буквально секунду помедлила, соображая, что делать, но этой секунды хватило, чтобы Тём разочаровался в моих интеллектуальных способностях напрочь. Малой сердито засопел (копия папа), выдернул у меня из рук пульт и пошел обратно к шайтан-ящику. Видимо, разобраться самому проще, чем объяснить что-то взрослому.
Я озадаченно посмотрела на затылок с густой шевелюрой.
— Мультики.
— Что? — растерянно взглянула я на Света.
Он, оказывается, уже спустился и наблюдал за нами.
— Ему мультики нужны.
— А…
К сожалению, это все, что сумела произнести.
— Только короткие. Он длинные не смотрит и не вникает.
Мультиков не нашлось. Тём выбрал телеканал «Моя планета», где на экране на текущий момент верблюды расхаживали, и на том притих.
— Пойду добывать пропитание.
Оставив сына со мной, Свет ускакал реализовывать обозначенную задумку. Я в свою очередь уже теряться не стала, немного послушала равномерный голос диктора, разулась и приблизилась осторожно к дивану, где расположился мой временный подопечный. Надо уже какой-то подход к нему искать, иначе я буду не я.
И вот что занятно. Подсела я к Тёму, к боку его прижалась и смотрю то на верблюдов, то на него. А он меня вроде привычно игнорирует. Вроде, да не вроде! Я не разумом, я совершенно абсурдным шестым чувством поняла, что он меня ощущает. Не говорит, головы не поворачивает, но всем существом знает: Вера рядом. И странно это так, и как себя вести, тоже неясно. Но делать все равно что-то необходимо, потому что давеча на лекции оговорено было не раз: чем раньше начинаешь работать с дитем, тем лучше.
Очевидное утверждение, до невероятного очевидное, но, как это ни парадоксально, пока это утверждение не сформулируют тебе вслух применительно к нужной ситуации, ты не осознаешь его до конца. Как слепой котенок, тычешься носом в миску с молоком. Вроде еда под носом, а съесть не можешь. Так и здесь. Работать с Тёмом много и давно надо, а как — неясно, с чего начать — тоже.
Сколько раз в детстве мы слышим одно и то же слово, прежде чем повторить его, сколько раз повторяем затем это слово, прежде чем применить верно, и сколько раз еще применяем его, прежде чем выговорить верно? Вернитесь в то время, о котором давно позабыли. Сколько раз нам перекладывали ручку в пальцах взрослые, прежде чем мы научились ее держать? Сколько раз мы надевали шапку задом наперед или криво, прежде чем надеть ее верно и ровно? И так в любом теперь уже мелком бытовом привычном элементарном действии. Мы не помним этого времени, ведь тогда нас везде и во всем вел один важный главный инстинкт — умение подражать. И не просто подражать, а делать это слепо, не задумываясь о цели и причинах действий объекта подражания. Я мелкая по примеру отца газеты с умным видом читала. Долго читала, вверх ногами, потому что читать-то не умела. У каждого из наших родителей есть такой рассказ о нас. И вот ключевые вопросы: зачем я это делала? Что руководило моими действиями в тот момент? Мы, маленькие человечки, постигали этот мир именно так. Повторяя снова и снова любые замеченные у старших действия или слова. А теперь представим, что нет в нас этого важного основополагающего инстинкта. Хотя тут, пожалуй, лучше начать с речи. Представим, что нет в нас понимания обращенной речи. Неважно, почему, важно только, что наш мозг вдруг работает и развивается иначе…
Повторять звуки, которые издают взрослые, шипя, щелкая, рыча и свистя? Зачем? Зачем они вообще издают эти ненужные бессмысленные на наше новое измененное восприятие звуки?
Нет понимания обращенной речи и незачем ее повторять.
Нет речи — нет контакта с родителями.
Нет контакта с внешним окружением — начинается погружение в себя и отставание в развитии.
Что она там щелкает и шипит так громко? Разве она не видит, как потрясающе завораживающе переливается тягучая жидкость из флакона, если ее сливать в раковину? Разве она не понимает, как упоительно снова и снова погружать пальцы в мягкое мыло, разминая, разламывая его на части? Зачем смотреть на такого же, как она, только чужого, и шипеть и рычать, как она, если этот чужой совершенно не интересный и не завораживающий?
Речь, такая
