Ознакомительная версия.
– Дай-ка выстрелить, – неожиданно сказала бабушка, обращаясь к главному, который запускал тарелочки.
– Еще подстрелишь кого-нибудь, – недоверчиво проговорил тот.
Но ружье дал, бабушке никто никогда не отказывал.
Она взяла ружье странным образом, в вытянутую руку, приставив приклад к плечу. Взлетели вверх тарелочки – одна, вторая, третья. Бабушка выстрелила ровно столько раз, сколько их запустили, и все они упали простреленные. Она даже не целилась! Все ахнули, а Костя чуть не умер от гордости. Не у каждого есть такая бабушка! Да ни у кого такой нет.
– У нас в семье все девки умели, – сказала она, когда по дороге домой он стал выспрашивать, где она научилась так необычно и метко стрелять. – Сын-то у родителей моих один был, младший, а нас, дочерей, десятеро. Не охотники, конечно, но стрелять как же не уметь? В лесу жили.
Костя даже представить не мог, кого же считали охотниками, если себя бабушка к ним не относила.
В лесу, по ее рассказам, все умели стрелять, и выбирать, какие травы и корни лечебные, а какие ядовитые, и ходить на охотничьих, подбитых мехом лыжах. Бабушкин отец даже сам такие лыжи делал и сдавал в Вятку, а на вырученные деньги покупал все, что невозможно было сделать дома, – соль, спички, мыло.
Но кроме того, что умели делать в лесу ее сестры, бабушка умела и то, что, Косте казалось, они уметь не могли.
Летом, когда шли за ягодами, на тропинку перед ними выползла гадюка. Костя остановился, не зная, что делать: змея извивалась прямо у его ног.
– Что ты встал? – спросила, подойдя, бабушка.
Гадюка напугала ее не больше, чем лось. Но дожидаться, пока змея уползет сама, бабушка не стала. Она подняла над ней руку, подержала немного, поводила туда-сюда – змея свернулась колечком и замерла.
– Пойдем, – сказала бабушка, переступая через гадючье колечко.
Костя переступил тоже, но не так спокойно, как она, – с опаской, и оглянулся потом. Змея лежала неподвижно, как будто одеревенела.
Конечно, с такими умениями бояться в лесу бабушке было нечего и некого.
Костя был немногим старше, только в школу пошел, когда понял, что ей, пожалуй, и среди людей некого бояться.
Главная часть его жизни проходила во дворе. Там жил в будке общий пес Шарик и играли дети, чаще всего в войну – мама не любила, когда они в нее играли, хотя сама была на фронте, – там проводили время и взрослые, и хотя их жизнь представлялась детям скучной, но и со взрослыми иногда случалось что-нибудь интересное.
Выяснилось, например, что новый сожитель тети Нины – пьяница, притом не просто горький, но и буйный. Через два дня после его появления тетя Нина выскочила во двор в разорванном халате, а он мчался за ней босиком, в штанах без ремня и в накинутом на голое тело ватнике.
– Сука! – орал он. – Я тебя счас…
Что именно он собирается сделать с тетей Ниной, которая бежала к калитке, дети, облепившие забор, выслушали с большим интересом. Но уже через минуту интерес сменился страхом: пьяный распахнул ватник и выхватил из-за пояса топор. Тетя Нина взвизгнула, бросилась обратно к дому, сожитель развернулся вслед за ней… Топорище блестело у него над головой, и казалось, он сейчас метнет в нее топор, как индеец томагавк.
Бабушка появилась неожиданно – вышла из дома и остановилась, глядя на бегущих. Тетя Нина с пронзительным визгом шмыгнула ей за спину. Теперь ее сожитель мчался с топором уже на бабушку.
– Отойди, бл… старая! – орал он.
Это возмутило Костю так, что он спрыгнул с забора и бросился к нему. Хотя вряд ли мог бы остановить невменяемого мужика, его никто уже остановить не мог.
Но стоило Косте так подумать, как бабушка выставила вперед руку – точно как тогда, над гадюкой, – и произнесла негромко, но с сильнейшей яростью:
– А ну на колени!
И пьяный упал. Упал на колени так, словно кто-то ударил его под них палкой.
Все ахнули. Бабушка посмотрела ему в глаза таким взглядом, что даже у Кости мурашки пошли по спине, и медленно проговорила:
– Ты как меня назвал, скотина? Никогда не прощу.
И ушла в дом. Все испуганно смотрели на тети-Нининого сожителя. Он стоял на коленях, как парализованный, и хватал воздух ртом, глядя перед собой трезвеющим взглядом.
Назавтра, выбритый и отвратительно пахнущий одеколоном, он явился к бабушке извиняться. Он что-то говорил заискивающим тоном, а в глазах у него стоял нескрываемый ужас.
– Сказала – не прощу, – даже не обернувшись от печи, в которую она как раз ставила противень с плюшками, отрезала бабушка.
Назавтра он исчез. Тетя Нина очень переживала и ворчала даже, что из-за Прасковьи лишилась мужа, но ее никто не слушал: все знали, что такое Нинка, и ее мужья, и, главное, Костина бабушка.
Категоричность ее не знала меры – Костя не мог припомнить ни единого случая, когда она сомневалась бы в своих действиях или стеснялась бы высказать кому-то свое мнение. Он привык знать, что это правильно, во всяком случае, сильно экономит время, которое не приходится тратить на пустые разговоры вокруг да около.
И только один раз ему стало не по себе от бабушкиной безоговорочности.
Мама, бабушка и он занимали две комнаты на втором этаже, там же жила еще одна семья, на первом – еще две, кухня внизу была общая.
Вставать в школу было для Кости мучением, и если бы не бабушка, он бы, наверное, ни разу не явился к первому уроку. Она поднимала его каждое утро сама, ставила перед ним чашку молока и горячую плюшку, следила, чтобы он все съел до крошки и выпил до капли, а потом выставляла полусонного на улицу с напутствием:
– Портфель по дороге не потеряй!
Так что, конечно, мама и бабушка не ожидали, что в воскресенье их мальчик сам проснется чуть свет.
Но он проснулся. Утро было такое хорошее, солнце светило так ярко, что спать было просто жалко, так и правда жизнь проспишь, хотя разве ее проспишь, вон она какая впереди – бесконечная.
Бабушка с мамой были в кухне вдвоем, соседи еще отсыпались по случаю выходного.
Костя вышел из комнаты и хотел уже спуститься по лестнице вниз, но сначала замешкался, а потом замер, прислушиваясь к разговору.
– И что бы тебе с ним в кино не пойти? – сказала бабушка. – Человек приличный. А что дочь у него, так ведь и у тебя ребенок, и годы твои не девичьи.
– Дело не в его дочери и не в моих годах. – Мамин голос звучал спокойно. – Зачем мне с ним куда-то идти? Я к нему даже интереса не чувствую.
– А к кому ты что чувствуешь? – сердито проговорила бабушка. – Жизнь ты пропустила, Зинаида. А ради кого? Скажешь, ради муженька своего – не поверю.
Костя весь превратился в слух. Мама молчала.
– Хорошо, хоть Костика родила, – не дождавшись от нее ответа, сказала бабушка.
Ознакомительная версия.
