Он произнес это с таким бешенством, что ее передернуло от страха. Но смолчать в ответ она не могла. Вырвавшись, Женька забилась в угол дивана и бросила оттуда:
— Ты сам лжец!
— Я не врал тебе ни единого раза!
— Ты просто умалчивал правду, — скривилась она. Илья потер виски и опустился на другой край дивана.
— Какую правду?
— Не важно. Теперь не важно. Все равно бы у нас ничего не получилось, — вырвалось у нее.
Она не знала, зачем пришла к нему, зачем не спала всю ночь, зачем сейчас не смотрит на него и говорит глупости, в глубине души все еще надеясь, что он бросится разубеждать ее, поклянется в вечной любви, и тогда все станет ясно и понятно.
Но так бывает только в детстве. Там, где черное и белое не имеют никаких оттенков, там, где радость и горе взахлеб, без оговорок, а будущее четко определено и носит название «прекрасное далеко».
Каких гарантий она ждала? Какие слова жаждала услышать?
Да никаких, вот в чем парадокс.
Больше всего на свете ей хотелось уткнуться лицом в его ладони и задохнуться от счастья. Навсегда или на мгновение не имело значения.
Тогда почему в голове мутится от слез, и сомнения рвут душу в клочья?!
Женька встала и высунулась из окна, жадно заглатывая утренний, прохладный воздух.
— Наверное, будет дождь.
— Может, еще и не будет, — торопливо сказал Илья.
Так и подмывало спросить, с чего она решила, что у них не получится и что конкретно не получится.
Нельзя. Слишком опасно. Он давненько не вел таких разговоров, если точнее, — никогда, — и был совершенно неподготовлен к ним. Безоружный, уязвимый, — разве он мог себе это позволить?!
Адвокат Илья Михалыч Кочетков, пожалуй, мог. Уместная импровизация приносила свои плоды и выручала не раз.
Циник Илья Михалыч Кочетков, пожалуй, мог. В постели с девицами время от времени он вступал в беседу и с успехом поддерживал любые темы, и это было легко и ничего не значило.
Зануда Илья Михалыч Кочетков, пожалуй, мог. И гнул бы свою линию до последнего, в надежной кольчуге, при забрале не страшно упорствовать.
А сейчас попросту нельзя. Риск — благородное дело, если это оправданный риск. Илья твердо знал, что рискует чем-то большим, чем несколькими днями, которые они могли бы прожить вместе, в одной постели, на одной волне.
Он кожей чувствовал ее ожидание и с досадливой угрюмостью смотрел в напряженную спину, понимая, что изменить ничего невозможно. Ей нужно что-то, чего он не в силах дать. То ли потому, что не умеет давать, то ли потому, что сам боится остаться ни с чем.
Думать об этом было противно.
А не думать — трусливо.
Вообще-то, Илья считал, что давно смирился с тем, что он далеко не храбрец. Уговорил себя принять данный факт, как неизбежность. Если тебе тридцать шесть, за плечами всегда найдется нечто пугающее, опасное, просто неприятное, что в будущем ты старательно обходишь за тысячу километров, от чего прячешься за циничной ухмылкой и легкомысленными, ничего не значащими фразами.
У него виртуозно это получалось.
И только в редкие минуты откровений он признавал, что эта страусиная тактика из обычной защитной реакции превратилась в стиль жизни.
Чего ради сейчас рисковать всем, что долгие годы служило ему опорой и утешением? Независимостью. Свободой выбора, когда в любой момент можно уйти и жить, как прежде, без сожалений, без полынной горечи во рту, без окаменевшего в сердце разочарования.
С ней он будет другим, он уже другой, и это странно, а он так не любит странностей!
— Та женщина в аэропорту… Рита… она много для тебя значит? — не оборачиваясь, спросила Женька.
Так в этом все дело?!
— Нет, — ответил он.
Голос дрогнул от внезапного облегчения и одновременно от нахлынувшей злости. Стало быть, она уже взялась его контролировать? С какой стати, позвольте? Или это ревность? Но почему, по какому праву?
Все так запуталось, и ему даже в голову не пришло, что ревновать можно без повода и без прав.
— Нет? — переспросила она, повернувшись. В ее глазах он увидел только недоверие.
— А что, это так важно? — спросил Илья, разозлившись окончательно. — Я спал с ней, вот и все.
— Да?! — она отшатнулась. — Со мной ты тоже спишь, вот и все.
— И что тебя не устраивает?
Ее лицо некрасиво передернулось, словно сдавленное на миг чьей-то невидимой рукой.
Она сейчас уйдет, понял он мгновенно.
— Малая, послушай, я…
— Не называй меня так, — зрачки ее угрожающе сузились, — не смей, понял?
Илья вытер вспотевшие ладони о брюки.
— Я не хотел так говорить. Про то, что я просто сплю с тобой. Это неправда.
— А что правда?
Она загоняет тебя в тупик, панически заверещал кто-то внутри него. Ей нужно все и сразу, а так не бывает. По крайней мере, с тобой точно не бывает. Ты не умеешь. Ты не знаешь. Ты не хочешь этого, ведь тебе есть, что терять. Вспомни, — твоя свобода. Ну, вспомнил?!
— Жень, послушай, прошло еще слишком мало времени…
— Слишком мало для чего? — тут же спросила она, мысленно четвертовав себя за это.
Илья тряхнул ее за плечи, делая больно.
— Да перестань ты меня перебивать, балбеска малолетняя! Тебе двадцать лет, у тебя вся жизнь впереди! Это сейчас тебе кажется, что я — мужчина твоей мечты, а завтра выяснится, что ты предпочитаешь блондинов или кого помоложе!
— Перестань меня трясти! — завопила она. — Мне плевать на блондинов!
Он не слышал. Он раскачивал ее из стороны в сторону и надрывался:
— Ты забудешь, ты молодая, красивая, смелая, у тебя получится забыть. А что стану делать я?!
— Отпусти меня, трус несчастный! Что он будет делать? Почему я должна об этом думать? Я тебя люблю и хочу быть с тобой, но решать, что тебе делать со своей жизнью, я не собираюсь! Это твоя жизнь, понял?!
И тогда Илья разжал пальцы, в тот же миг осознав с отчетливой ясностью — она не права. Его жизнь уже не его. В ней слишком много изменилось, чтобы считать ее прежней, принадлежавшей ему безраздельно, когда только от него зависело, когда, почему и зачем.
Теперь — нет.
Женщина, которую он обнимал в постели, с которой смеялся, как школьник, за столиком в кафе, которой выбирал платья, предвкушая, как хороша она будет без них, — эта женщина теперь наравне с ним в его жизни.
Хочется ему этого или нет, никто не спросил.
К счастью ли, к беде ли это, он не знает.
— Давай целоваться, — вдруг сказала Женька.
— И кузюкаться по-взрослому? — криво усмехнулся Илья.
Она кивнула и с жалостливым вздохом прижалась к его губам. Прохладные пальцы пробрались под его рубашку, и почему-то стало жарко. За секунды он взмок с головы до пят, и даже внутри забурлил влажный, огненный шквал.