Внезапно в зале воцарилась мертвая тишина. Стараясь, чтобы голос ее прозвучал как можно громче, Бет крикнула:
– Всем слушать меня!
Когда присутствующие в зале недоуменно воззрились на нее, пытаясь понять, что она задумала, Бет медленно и с чувством, насколько позволяли ее актерские способности, продекламировала:
– Раз в тоскливый час полночный я искал основы прочной…
Ссутулившись, как старая карга, она пошла по центральному проходу, маня за собой всех желающих.
– …Для своих мечтаний – в дебрях теософского труда…
Бет заметила, как глаза Кари вспыхнули – похоже, она сообразила, что задумала ее госпожа, и громко воскликнула:
– Слушайте! Наша госпожа рассказывает балладу трубадура.
Бет медленно повернулась, и голос ее понизился до драматического шепота:
«Истомлен пустой работой, я поник,
Сморен дремотой,
Вдруг негромко стукнул кто-то.
Словно стукнул в дверь…
Да, да!»
Бет постучала по ближайшему столу.
Видя, что почти все представители обоих кланов смотрят на нее широко раскрытыми глазами, она облегченно вздохнула. Однако еще слишком многие разрывались между желанием послушать балладу и ввязаться в драку, поэтому Бет вновь сделала знак следовать за ней.
«Верно, гость, – пробормотала я. -
Гость стучится в дверь…
Да, да!
Гость пожаловал сюда».
К ее облегчению, еще несколько человек отошли от Дункана и последовали за ней в дальний конец зала.
«Помню я ту ночь доныне,
Ночь январской мглы и стыни,
Тлели головни в камине, вспыхивая иногда…»
Наконец, когда Бет остановилась посередине зала и, чувствуя на себе восхищенные взгляды, мысленно извинилась перед Эдгаром По за то, что несколько изменила «Ворона», желая, чтобы ее лучше поняли.
«Я с томленьем ждал рассвета; в книгах не было ответа,
Чем тоска поможет эта той, ушедшей навсегда,
Что звалась Ленор,
Теперь же, в сонме призрачном, она -
Безымянная звезда».
Внезапно Бет услышала восторженный шепот. От всей души надеясь, что ей удалось завоевать внимание присутствующих сказкой о потерянной любви, она взглянула в ту сторону, куда направился Дункан, и увидела, что его нет. Зато жаждущие подраться наконец успокоились, и лишь двое еще стояли, сжав кулаки, и возбужденно переговаривались.
Бет мысленно поблагодарила свою учительницу, которая преподавала английскую литературу в десятом классе и как-то заставила ее в качестве наказания вызубрить наизусть восемнадцать балладных строф.
«Шорох шелковой портьеры напугал меня без меры:
Смяла, сжала дух мой бедный
Страхов алчная орда…»
К тому времени, когда она добралась до конца стихотворения, Дункан с Брюсом так и не появились в зале, равно как и Айзек, а Флора и Рейчел присоединились к стоявшей перед ней толпе. Заметив, что Флора утирает слезы, Бет была крайне удивлена: она никогда не отличалась умением читать стихи.
– Еще, миледи! – крикнул кто-то.
– Да, еще! – подхватил другой. – Только на сей раз что-нибудь веселое, миледи.
Веселое? Боже правый, что же им рассказать? Бет лихорадочно стала перебирать все фильмы, которые когда-то смотрела, но не могла припомнить ничего подходящего: у всех были слишком современные сценарии. Внезапно на память ей пришла «Белоснежка», и Бет улыбнулась – если сказка не понравится взрослым, то детям – наверняка.
Неожиданно подумав о том, что ее собственная жизнь стала похожа на сказку, она начала:
– В одной далекой стране жили-были…
* * *
Флора внимательно смотрела на жену Дункана, рассказывающую о каких-то дурацких гномах и об отравленном яблоке. Вот потеха!
Впрочем, если бы не леди Макдугал, вчера она была бы уже мертва. Кроме того, Бет, похоже, испытала на себе, что такое потерянная любовь, если, конечно, сказка про ворона соответствует действительности. Очень может быть, что она познала в своей жизни столько горя, сколько никому из присутствующих и не снилось. А раз так, она не допустит, чтобы ее убили. Она поможет ей, но только в этом.
Сидя напротив Брюса в библиотеке и стараясь не показать, насколько он взбешен наглостью своего врага, попытавшегося затеять драку в гостях, Дункан проговорил:
– Джон, я предлагаю тебе разбить лагерь как можно дальше от моего. А поскольку я не собираюсь таскаться через всю чертову долину всякий раз, когда мне понадобится мой боевой конь, то у каждого из нас должна быть своя конюшня. Что касается призового фонда, я считаю, что им должен распоряжаться Айзек. Пойми меня правильно – тебе я доверяю, а твоему человеку нет. Хотя он и из клана Олбани, я его совсем не знаю. Зато Айзек известен своей честностью. Он неоднократно демонстрировал мне свою преданность и выказывал желание постоянно быть со мной рядом. Об Уильяме Керре ты не можешь сказать того же.
– Верно. Но вдруг твоему человеку придет в голову взвесить причитающуюся мне долю так, что я останусь внакладе?
Айзек вскочил, стиснув кулаки. Дункан не мог винить своего друга за то, что тот почувствовал себя оскорбленным, однако знаком приказал ему сесть.
– Спокойно, – коротко бросил он и вновь повернулся к Брюсу: – Твой человек будет постоянно находиться рядом с ним, но деньги останутся у Айзека.
– Согласен.
Интересно, что еще замыслил его противник, подумал Дункан, прищурившись: уж слишком быстро он согласился. Придется хорошенько охранять Айзека во время рыцарского турнира, а следовательно, оставить замок на попечение менее опытных людей, чего очень не хотелось бы. Черт подери, неужели Брюс и в самом деле считает, что легко побьет его?
– Итак, решено, – произнес Дункан, подняв свой кубок. – В рукопашном бою мы с тобой не сразимся в паре, а жребий, кому из нас предстоит сразиться с противником, будет тянуть кто-нибудь из дам. Во всех же конных боях мы выступим в паре, с открытым забралом, каждый со своим собственным глашатаем, а призовой фонд будет находиться в ведении Айзека.
Идея об открытых забралах принадлежала Ангусу – не хватало еще упорно сражаться целый день напролет, чтобы потом проиграть Брюсу в состязании, если тому вдруг вздумается вызвать его. Дункан будет пребывать в полной уверенности, что сражается с Брюсом, а на самом деле ему подсунут кого-нибудь из его людей, не принимавших участия в турнире, а потому полного сил и энергии. У Брюса действительно имелось несколько человек, которые могли оказаться достойными соперниками.
