Лена принялась названивать зарубежным клиентам и партнерам, друзьям, которые в одночасье сделались ее соседями. Она снова и снова планировала поездки, и так у нее расписанные на год вперед. Только ездить теперь ей будет ближе и, как она себе внушала, комфортнее. Интересовалась погодой и всякими другими глупыми мелочами, которые ей были отлично известны.
В душевной суете и радостных размышлениях миновала та неделя, что была положена на сборы, и в результате Лена решила вообще не брать с собой никаких вещей. Зачем надрываться, когда там можно без проблем купить все? Все новое, как новая жизнь. Юра обещал приезжать почаще, и она была уверена, он сдержит слово, потому что очень любит Лизоньку, да и их собственная связь в последнее время тоже обострилась в сторону первородного напряжения. Лена знала, что причина — в появлении Васи в их жизни и даже семье. Оно и придало такой странный эффект влюбленности и даже страсти их устоявшимся добрым и нежным отношениям.
Буквально накануне отъезда Юра рассказал о разговоре, который состоялся у него с родителями. Лена немного расстроилась. Не понравилась ей и история с Марусей, которую она тоже припомнила. Лена была вполне скрытной и не радовалась лишней осведомленности даже близких людей. Все свое она оставляла в себе и для себя.
— Знаешь, я подумала, что мои, если б были живы, вряд ли бы так вяло, как твои, отреагировали на всю эту нашу ерунду. — Она засмеялась. — Они бы всего этого просто не пережили. Смешные…
Юра понимал, что это правда. Пожалуй, Ленин папа гонялся бы за ним, собственным зятем, а потом за ней, собственной дочерью, по поселку с обрезом, страшно матерясь и даже постреливая в воздух. А Ленина мама от ужаса, наверное, захлебнулась бы в собственной ванной, из которой эта любительница чистоты в последние годы на сушу выходила крайне редко. Он представил себе это настолько живо, что понял — Ганнушкина, пожалуй, и вправду пришлось бы вызывать.
— Надеюсь, мои старички не устроят тебе такой разборки, когда вы с Лизонькой поедете к ним прощаться? — Он улыбался, лаская любимую жену. — Хватило с них и нашего мордобоя. — Они целовались. — Леночка, прости, я, конечно, понимаю весь идиотизм ситуации, которую создал…
— Не бери в голову. Я и так знаю, что меня ты никогда не обидишь. Живи и радуйся. — Волнуясь в Юриных руках, Лена сама себе удивлялась. Раньше такого благородства она, пожалуй, себе бы не позволила. А сейчас эта странная свобода ей стала даже симпатична. И почему-то вовсе не коробила ставшая такой необычной ее личная жизнь. Этого ведь и не придумаешь, пока оно само собой не выпадает из колоды.
Лена собрала себя в дорогу и, к собственному удивлению, была спокойна и счастлива. Неожиданно оказалось, что в этом городе даже попрощаться ей было особенно не с кем, что ее не расстроило нисколько. Потому что здесь она любила только своего Юру.
Они присели на дорожку, как положено по местному обычаю, и Лена, вздохнув, поднялась и направилась к двери. Максим уже перетащил пару сумок, что все-таки сложились в путь, в машину и ждал, прогревая двигатель. Было очень холодно. Лена опять порадовалась, что буквально через несколько часов сменит колючий холод родных пенатов на тепло близких ее душе краев. И надеялась, что надолго.
Юра летел с ними. Ему хотелось как-то хотя бы начать обустраивать своих девочек. Взрослые были возбуждены, и только Лиза немного грустила. Она совсем не понимала родительских настроений. Потому что, в отличие от них, не делала разницы — здесь или там. Для нее это было единое пространство ее жизни. Она спокойно устраивалась и существовала в разных мирах, куда помещали ее мама с папой вместе или каждый в отдельности, и никогда не думала, что миры эти такие разные — как понимали это ее родители. Лиза грустила, потому что ей показались странными баба с дедой, которые почему-то чуть не плакали, провожая ее с дачи, хотя ведь до того она с мамой — часто, реже — с папой, уезжала, и в этом не было ни новости, ни расставания. Теперь втроем они гуляли по лесочку, где в снегу были расчищены тропинки, и деда вспоминал, какой огромный белый они нашли под елкой прошлым летом. А баба все утирала глаза платочком, комкая его в нервных руках, и причитала почему-то: бедная девочка. Светлана Петровна думала, что, бог даст, также ее внучка будет когда-нибудь здесь прогуливаться уже со своими внуками и рассказывать им о том, как когда-то выносили стол к сиреневым кустам и пили чай с клубничным вареньем, которое ее бабушка варила по старинному, еще своей бабушки рецепту. И в этой затянувшейся прогулке была странная тоска, которую их маленькая внучка пока не понимала.
Лизонька грустила еще и потому, что, как и папа, любила зиму, мороз, ранние сумерки и не очень рвалась уезжать от сугробов и снеговиков, которые и так скоро растают. Она не понимала, почему их так спешно и бессмысленно надо бросать именно сейчас. Но девочке, как и ее маме, нравились теплое море, сладкие фрукты, цветы, пальмы и разные ракушки, которые горами валялись потом у нее в детской.
Она чувствовала мамино эйфорическое волнение и возбужденное папино беспокойство. Лиза, ребенок впечатлительный и тонкий, ощущала уже новую нить, которую начала выплетать ее жизнь. И это будоражило детские чувства. Она смотрела в иллюминатор, и когда самолет оторвался от земли, улыбнулась уходящему от нее снегу.
Шварцы встречали Скворцовых в аэропорту. И ожидание их было лихорадочным. Аркаша, Юрин старый приятель, понимал, как и его жена Ксения, что теперь на их хрупкие плечики, которые они еле спасли, убежав из нищей России в девяностых от страха расправы и прихватив с собой надерганное впопыхах и разборках состояние, взвалена новая ноша и ответственность. Они были рады принять Лену и Лизу. С удовольствием хотели повидать и Юру, который, ссылаясь на дела, редко заглядывал к ним. Шварцы не сомневались, что этот переезд — такой мгновенный — не случаен. Что-то произошло или происходит у Юры весьма неприятное. Аркаша не припомнил, чтобы в те, самые тяжкие для него самого времена, когда он ломанулся из России не раздумывая, Скворцов так беспокоился о безопасности своей семьи. Чтобы вот так выслать жену и дочь оттуда практически в один день. Все эти несвязно и бессознательно бурлящие в голове соображения и рождали лишнее возбуждение.
Скворцовы тоже были взбудоражены, но оба по-разному. И поначалу Аркаша не обратил на это особого внимания — перелеты, даже частые, не приносят покоя. Из машины через стекло Лена радостно оглядывала улочки и уголки любимого ею городка. Юра тоже любил Каталанию. Он был уверен, что, пожалуй, только каталанцы более других похожи на русских. По лихости и залихватству. По умению видеть и слышать. Ими рулила та же художественная фантазия. Поэтому даже их архитектура и живопись были близки ему. Словом, каталанцев он понимал и даже чувствовал. И очевидно, что если уж куда-то когда-то поехал бы надолго, так только сюда. И сейчас был искренне рад, что снова попал в Каталанию, хотя действительно давненько уже не выбирался.
