равно будем общаться с Динкой, как и раньше. Надеюсь...
Едва выхожу из подъезда, в кармане оживает телефон, и я сразу достаю его. На экране появляется греющее душу имя. Остап.
– Алло, – с улыбкой принимаю вызов.
– Привет, снежинка. Не хотелось тебе мешать, но в какой-то момент я вдруг запереживал за тебя. У тебя всё хорошо?
– Да, – отвечаю шёпотом и, проглотив ком в горле, снова улыбаюсь. – Вот теперь у меня точно всё хорошо.
Остап
– Ну ты где, Тап?! – с недовольством фыркает Гуряша в трубку. – Я уже даже чёртову линейку отстоял, а тебя всё нет.
– Да скоро я, скоро... Через пять минут буду.
Немного запыхался, потому что опаздываю в самый важный день в школе – первого сентября одиннадцатого класса. Почему именно первый учебный день в этом году самый важный, а, например, не последний? Хм... На это есть причина...
– Ты дорогу в школу забыл? – на этот раз в его голосе слышна улыбка. – Я бы тоже забыл с удовольствием, если что.
– Да, типа того, – вновь отвечаю уклончиво и отключаюсь.
Мы с Демьяном почти всё лето не виделись, потому что я до хрена работал. Нет, долг за Оскара я, конечно, не выплачивал – спасибо Демьяну. Он очень вовремя слил своих братьев отцу, и тот настоятельно попросил Оскара уехать. А Руслану запретил требовать от меня какие-либо деньги. Теперь старший сын у него под жёстким контролем, и особенно тщательно Гуреев-отец следит за тем, с кем тот дружит. Но это со слов Демьяна, а как оно на самом деле, я не знаю.
Я старался в темпе вернуть долг его отцу, да и мамке помогал, как мог.
Два месяца назад она родила ребёнка – мальчика. Моего братика назвала Серёжей, словно прося прощения у своего мужа, который растил меня почти всю мою жизнь. А вот тот отец, который является моим биологическим, сейчас пыхтит изо всех сил, чтобы хоть иногда видеться с младшим сыном. После родов маму как подменили. Она вначале и близко не подпускала Дениса к ребёнку, и лишь недавно немного оттаяла.
Мама мне не признаётся, но я вижу, что она до сих пор испытывает чувство вины перед матерью Вари.
Однажды рассказала мне, как там у них всё произошло. О том, как сдуру ляпнула ей о связи с Авериным, когда они случайно разболтались на прогулке в больничном саду. В тот момент ею руководили лишь злость и зависть, а совесть заговорила слишком поздно. Последние дни перед родами она только и делала, что молилась за здоровье малыша, считая, что Бог обязательно её покарает. Я молился тоже...
Она даже созвонилась с мамой Вари, чтобы попросить у той прощенья. Надя говорила с ней достаточно сдержанно. Она всё ещё не хочет иметь ничего общего ни с Авериным, ни со мной, ни с моей матерью. Но сказала, что не держит зла ни на кого из нас. И я надеюсь, что это, и правда, так.
А Серёжка, несмотря на опасения врачей, родился здоровым и крепким.
Кажется, наши родители наконец-то взялись за голову и стали вести себя так, как и должны вести себя взрослые люди. Даже Аверин удивляет своей адекватностью и терпеливо пытается решить все вопросы с мамой мирным путём. Мы с ним пересекаемся иногда, когда он с цветами и упаковками памперсов околачивается возле нашего подъезда, потому что мама не спешит впускать его.
Иногда мне его жаль. Он любил мою маму, а потом полюбил и Надю. Наверное, он любил обеих одинаково сильно, но всё равно каждую по-разному. А теперь, кажется, готов быть с моей мамой, потому что понимает – с Надей у него ничего не получится. Как и всегда, подходит к ситуации с тонким расчётом... Ну или просто устал и хочет, наконец, семью... Не знаю. Я тоже устал... Особенно устал всё это анализировать.
Теперь я хочу жить для себя. Теперь, когда смог погасить бо́льшую часть долга отцу Демьяна. А оставшуюся часть за меня отдал Аверин. Но я поклялся, что постепенно всё ему верну.
Отныне я свободен! И невероятно счастлив, что сегодня первое сентября!
Почти бегом врываюсь в школьные ворота. Пересекаю школьный двор, взбираюсь по лестнице, прохожу через охранника...
Если приглядеться, почти все школы одинаковые. В каждой есть школьный двор, крылечко, раздевалка на первом этаже, скамейки... Эта школа внешне поскромнее нашей гимназии, но она чистая и светлая. Мне сразу тут понравилось, когда я подавал документы.
Расписание я своё знаю, потому тороплюсь на второй этаж и довольно быстро нахожу кабинет истории.
Прочитал на сайте, что историчка здесь милейшая женщина. Она же будет моим классным руководителем. Возможно, в этом, последнем году в школе я всё же смогу полюбить этот предмет.
Нестерова, кстати, так и не извинилась перед моей матерью. Аверин уговорил меня не писать на неё заявление. Исключительно из-за своего племянника. Также Денис дал мне слово, что позаботится о маме и о том, чтобы Нестерова больше никогда не приближалась к ней. Он поклялся мне, что больше этого не допустит, и я не стал заявлять на Нестерову.
Замерев перед дверью, делаю глубокий вдох и выдох. Пытаюсь спрятать улыбку, которая никак не хочет стираться с лица. Слышу, как учащённый пульс барабанит в ушах, и вновь глубоко вдыхаю и со свистом выдыхаю.
Распахнув дверь, но не входя в кабинет, смотрю на учительницу. Та сразу меня замечает и сначала удивлённо поднимает брови, а потом, словно опомнившись, привлекает внимание класса.
– Ребятки-ребятки, можно минутку тишины? – просит она добродушно. Говорит с учениками, как с маленькими детьми.
Звонок ещё не прозвенел, и все стоят на ушах, но сразу замолкают от этой кроткой просьбы учителя.
– У нас ведь новенький в этом году, – сообщает она с улыбкой и манит меня рукой. – Проходи-проходи... не скромничай.
Ну что ж... Похоже, мой выход!
Варя
– Варь, подожди!
Запыхавшаяся Динка настигает меня наверху школьной лестницы. Я немного сбавляю темп, но не останавливаюсь совсем. Не хочу ни с кем сейчас разговаривать. Чувствую себя довольно удручённо, если честно.
Во-первых, потому что сегодня первое сентября... Не второе, десятое, двадцать восьмое или вообще пятнадцатое мая. Всего лишь ПЕРВОЕ сентября. А это значит, что впереди целый школьный год. И время течёт слишком медленно.
А во-вторых, сегодня
