как самая счастливая часть нашего года.
Деньги за сценарий мне действительно заплатили, и теперь для поездки на север не хватало совсем немного. Я планировал переезд на август.
— Проводим Руса, и отправимся в путь.
Иволга тогда кивнула и обняла мою руку. К роли девушки она уже совсем привыкла.
Работу в кафе я не бросал, но теперь не брал так много смен — денег было достаточно, и хотелось как следует запомнить последние недели в Новосибирске, раз уж до этого я целые годы не мог разглядеть красоту города. К тому же, в кафе оставалась Лена, с которой видеться теперь было неловко, хотя она ни слова не говорила о ночи, проведенной вместе. Иволге об этой ночи я всё ещё не сказал ни слова.
Один день в неделю мы выделяли для уговоров Кира. Пока я передвигался на костылях, к нему ездила только Ива, но теперь мы уже дважды приходили к поэту-наркоману вдвоём. Помогали эти визиты мало — Кир продолжал употреблять, загоняя себя все глубже в яму безысходности. Мы находили его либо уже принявшим дозу, либо ловящим отходняк от прошлой. От «фазы» напрямую зависело настроение наркомана: будучи «чистым», Кир вяло отнекивался и добродушно отшучивался от уговоров, под веществами же переходил к тактике агрессивного пофигизма.
Так что сегодня, забираясь в автобус, я не ожидал чуда. Вокруг, слава понедельнику, было не так уж много народу, так что в духоте салона хотя бы можно было дышать.
— Слушай, — опершись на стенку, я прижал Иву к стене. — Есть идея.
— Ммм? — на спине сомкнулись тонкие руки.
— Если мы придем, и Кир опять будет под кайфом, или просто не захочет говорить — уведи его из общаги. Ненадолго, минут на пятнадцать-двадцать. Договорились?
— Ну-у… — Иволга блеснула хитрыми глазками. — Я-то думала, ты знаешь, как приятно провести время до нашей остановки!
— Цыц, — улыбнулся я, проведя рукой по слегка взъерошенному каре. — Тебе бы постричься.
— Постригусь, — дернула плечами Ива. — Теперь придется за это еще и платить!
— Не думаешь, что рановато с Милой попрощалась?
Иволга потупилась.
— Не напоминай.
— Нет, я серьёзно. Может, нам стоит её позвать на прощальную вечеринку? Ну, когда будем уезжать.
— Посмотрим.
На этом разговор закончился, и осталось только пялиться в окно.
* * *
— О-о, проповедники пожаловали!
Естественно, Кир встретил нас, уже уколовшись как следует. Распахнув дверь на стук, он сделал шаг назад и с придурковатой улыбкой растянулся на полу. Мы с Ивой переглянулись и вошли, перешагнув через наркомана.
— Ну, начинайте! — ухмыльнулся тот. — Расскажите мне, как я разрушаю собственную жизнь!
Я молча уставился в окно, предоставляя Иволге шанс попробовать опять уговорить друга.
— Ну почему ты не понимаешь!
— Потому что не хочу. Это единственное, что приносит удовольствие, позволяет выносить очередной день.
— А как же рисунки? А стихи?
— А никак, — тело поднялось с пола, прилипнув к стене серо-пылевым сгустком. — Стихи мои — дрянь и банальщина, нечего с ними носиться!..
«Через полчаса сам ими будет захлебываться-зачитываться, как устанет ругаться».
— …А мазню хотя бы продать можно. И то — хлеб. Недавно, кста, толкнул «Чёрное солнце» одному хлыщу из Севастополя. Он тут был проездом, но захотел картину. Нормально так отвалил.
— Хватило бы на лечение, да?
— Может, и да. Какая разница? Никуда я не лягу!
Иволга устало помассировала виски и бросила на меня короткий вопросительный взгляд. Я еле заметно кивнул.
— Так, пошли. Подышим свежим воздухом! — мелкая вскочила и, поймав Кира за руку, потащила его к двери.
— А? — не понял тот. — Да нафига! А Глеб чё?
— А он пока в окно посмотрит.
— А-а…
Я понаблюдал за тем, как они удаляются, потом подошёл к мольберту Кирилла. Провел по лакированному дереву рукой. Вещь старая, видавшая виды. Жаль.
Замахнувшись посильнее, пинком впечатал мольберт в стену. Перегородки жалобно треснули, я надавил руками с двух сторон, и устройство переломилось окончательно. Отбросив в сторону теперь уже бесполезный мусор, я разорвал на куски стопку чистых листов и отправил её к бывшему мольберту. Потом потянулся к стоявшим у стены двум картинам. Кир никак не мог их продать — абстракционизм у него получался уж совсем мрачненький. Один холст пробил кулаком, второй просто порвал, поломав раму. Образовавшую кучу хлама полил отыскавшимися в тумбочке красками, покидав сверху кисточки и карандаши.
А потом вытряхнул из тумбы все исписанные стихами листы.
* * *
Перетащить всё это вниз оказалось сложнее, чем я думал — главным образом потому, что надо было умудриться не испачкаться и не угодить в зловонные лужи сомнительного происхождения. С приходом лета общага потеряла свой психоделический шарм, превратившись в то, чем всегда являлась: в притон. Раньше по коридорам блуждать было страшно, теперь — мерзко. Хотелось вернуть сюда зимний холод — он хотя бы замораживал жидкости и маскировал таким образом запахи. Наконец, с перетаскиванием было покончено. Я соорудил из обломков и обрывков невысокий «шалашик», и стал ждать.
Кир с Ивой показались во дворе уже минут через пять. Заметив их, я помахал рукой и поджёг листы. Пламя занялось быстро — судя по всему, краски у нашего друга были качественные.
— Ты чего, шашлык решил?.. — Кир присмотрелся и замер на месте.
Я поднял голову и широко ему улыбнулся.
— Типа того.
Кир рванулся вперед, сунулся было в огонь, но отдернул обожженные пальцы и, издав какой-то невнятный крик, набросился на меня с кулаками. Ива попыталась его удержать, но куда там — в тщедушном наркомане, наконец, проснулось что-то помимо апатичной тоски. Вырвавшись из рук красноволосой, Кир добрался до меня.
— Сволочь!
Я отклонился от первого удара, но не ожидал, что почти сразу за ним последует второй. Бил наркоман, конечно, не так сильно, как Светлицкий и компания, но вполне чувствительно, поэтому разогнаться я ему не позволил. Пропустив Кира за спину, я вывернул ему руку за спину и заставил опуститься на колени.
— Пусти, тварь!
— Да,
