Мне просто нужно, чтобы он сказал, что это неправда.
- Бен, - шепчу я, упираясь ладонями в стену за спиной. Пожалуйста, скажи, что все, что я прочитала - неправда. Пожалуйста, скажи мне, что я не твоя гребаная сюжетная линия.
От моих слов на его лице появляется выражение, которое я надеялась, не увидеть. Сожаление.
Я снова чувствую вкус желчи.
Сжимаю желудок
- О, Боже.
Я хочу выйти. Мне нужно выбраться отсюда до того как меня стошнит и у меня не останется сил чтобы уйти. Следующие несколько секунд - это просто туманное пятно, когда я без остановки бормочу: “О, Боже” и мчусь к дивану. Мне нужен мой кошелек. Мои ботинки. Я хочу выйти, я хочу выйти, я хочу выйти. Добегаю до двери и сдвигаю засов влево, но его рука ложится на мою, а грудь касается моей спины, прижимая меня к двери.
Я изо всех сил зажмуриваюсь, когда чувствую его дыхание у шеи. - Мне жаль. Прости, прости, прости, - его слова такие же отчаянные, как и хватка на моих руках, когда он поворачивает меня к себе лицом. Бен стирает мои слезы, и в его глазах начинают появляться его собственные. - Прости меня. Прошу тебя, не уходи.
Я на это не куплюсь. Я не позволю ему снова себя одурачить. Я толкаю его, но он сжимает мои запястья, удерживая у своей груди, когда прижимается своим лбом к моему. - Я люблю тебя, Фэллон. Боже, я так сильно тебя люблю. Пожалуйста, не уходи. Пожалуйста.
И это тот момент, когда я дохожу до предела, внутри меня все трансформируется. Я больше не боюсь.
Я злюсь.
В гневе.
Потому что эти слова, сорвавшиеся с его губ, заставляют меня задуматься о разнице, которую я чувствую, слушая их сейчас, чем всего час назад. Как он смел, лгать мне? Использовать меня ради успеха книги. Заставить меня поверить, что он увидел меня настоящую, невзирая на шрамы на моем лице.
Шрамы, которые я получила из-за него.
- Бентон Джеймс Кесслер. Ты не любишь меня. Никогда больше не произноси эти слова. Ни мне, ни кому-либо другому. Произнося своим ртом эти три слова, ты накладываешь на них позор.
Его глаза открываются шире и он отшатывается назад, когда я толкаю его в грудь. Я не даю ему времени придумать еще больше лжи и фальшивых извинений.
Хлопаю его дверью и вожусь с ремешком сумки, перекидывая ее через плечо. Мои босые ноги касаются асфальта, и я несусь в сторону такси, которое уже поворачивает к его дому. Слышу, как Бен зовет меня.
Нет.
Я не желаю ничего слушать. Я ничем ему не обязана.
Распахиваю дверь и забираюсь внутрь. Говорю водителю адрес, но пока тот вводит его в навигатор, Бен добегает до машины. Прежде чем я успеваю заметить, что у меня опущено окно, он засовывает руку в салон и прикрывает кнопку поднятия стекла. Его глаза полны мольбы.
- Вот, - говорит он, запихивая через окно страницы. Они падают мне на колени, несколько соскальзывает на пол. - Если ты не даешь мне объясниться, то прочитай это. Прочти все. Пожалуйста, просто...
Я хватаю горсть страниц с колен и отбрасываю в сторону. Собираю все, что осталось у меня на коленях и пытаюсь выкинуть в окно, но Бен ловит их и запихивает обратно.
Закрываю окно, и слышу его бормотание: - Пожалуйста, не надо меня ненавидеть.
Но, боюсь уже слишком поздно.
Я прошу водителя уезжать и, когда такси оказывается на безопасном расстоянии, на другой стороне парковки, и останавливается, прежде чем выехать на дорогу, я оглядываюсь. Бен стоит перед дверью своей квартиры, обхватив голову двумя руками. Наблюдает, как я уезжаю. Я хватаю столько страниц рукописи, сколько могу достать с пола и швыряю их в окно. Прежде, чем такси отъезжает, я снова оглядываюсь, и вижу, как он в поражении падает на колени.
Мне понадобилось четыре года, чтобы полюбить его.
И всего четыре страницы, чтобы разлюбить.
Шестое Девятое ноября
Судьба.
Слово, означающее неизбежность.
Судьба.
Слово, означающее приговор.
БЕНТОН ДЖЕЙМС КЕССЛЕР
Фэллон
Я только что прожила самую длинную минуту в своей жизни.Сидя на диване и наблюдая, как секундная стрелка на моих часах движется черепашьими шагами, сменяя восьмое ноября девятым.
И несмотря на то что секундная стрелка обозначила полночь беззвучно, всё моё тело дернулось, будто сигнал со всех часов с каждой стены в каждом доме только что прозвенел у меня в голове.
Экран моего мобильного загорается через десять секунд после полуночи. Сообщение от Эмбер.
“Это просто дата на календаре, как и любой другой день. Я люблю тебя, и моё предложение остается в силе. Если ты хочешь, чтобы я провела этот день с тобой, просто напиши”.
Я также замечаю не прочитанное сообщение от мамы, которое пришло два часа назад.
“Завтра я принесу тебе завтрак. Открою дверь своим ключом, поэтому нет необходимости устанавливать будильник”.
Дерьмо.
Мне действительно не нужна компания с утра. Ни Эмбер, ни мамы, ни кого–то другого. Хорошо, что отец не помнит об этой годовщине. Это плюс в наших непостоянных отношениях.
Нажимаю на кнопку блокировки телефона, и обнимаю свои колени. Я сижу на диване, в пижаме, которую планирую не снимать до десятого ноября. Я не покину этот дом в течение следующих двадцати четырех часов. Ни с кем не буду общаться. Ну, кроме мамы, когда она принесет мне завтрак, а потом я возьму выходной от всего мира.
После того, что я пережила в прошлом году из-за Бена, я решила, что эта дата проклята. Отныне, независимо от моего возраста и статуса, я никогда не буду покидать свой дом девятого ноября.
Так же я решила, что это будет единственный день в году, когда я позволю себе думать о пожаре. Думать о Бене. Думать о времени, потраченном впустую. Потому что никто не стоит такого количества душевной боли. Никакие объяснения не оправдают то, что он сделал со мной.
Вот почему в прошлом году, сбежав от Бена, я поехала прямо в полицейский участок и подала иск на запрет о его приближении ко мне.
Прошел ровно год, и я ничего не слышала о нем с той ночи.
Я никому не рассказывала о том, что произошло. Ни отцу, ни Эмбер, ни маме. Не потому, что я не хочу, чтобы у него были неприятности, ведь я действительно верю, что он заслуживает того, чтобы заплатить за все, что сделал со мной.
А потому что мне стыдно.
Я доверяла этому человеку. Я любила его. Я всем сердцем верила, что связь между нами была редкой и настоящей, и что мы были одними из немногих счастливчиков, кто нашел такую любовь, как наша.
