Он вычерчивает пальцами круги, словно огненные кольца, по моей спине. Потом пробирается под мою футболку.
И тут все мое тело холодеет, словно я снова на льду, только на этот раз он широко раскрывается, зияя как пасть. Я погружаюсь в черные глубины.
Я отшатываюсь от Лукаса и карабкаюсь по сиденью, прижимаясь к двери. Я дрожу, мой пульс бешено бьется. Образы обрушиваются на меня каскадом, обжигая веки. Глаза Фрэнка, пронзающие меня. Высокомерная, хищная улыбка Фрэнка. Жадные руки Фрэнка, берущие у меня то, что я не хотела отдавать. Слова Фрэнка, терзающие мою плоть. «Шлюха. Шлюха. Ты решила поиграть со мной? Ты нужна мне. Ты моя. Только моя».
— Я не могу. — Мой голос звучит хрипло. Мои внутренности словно выковыряли ложкой. Внезапно все старые чувства возвращаются. Все грязно. Все испорчено. Я плохая, уродливая, ущербная.
— Сидни? Что случилось? Я что-то сделал?
Я прижимаюсь щекой к запотевшему окну. Оно мокрое от конденсата. Если бы могла сбежать, то уже исчезла бы, но я застряла здесь. Снаружи морозный воздух, ветер взбивает снежные вихри вокруг машины. Мне нужно позвонить Арианне, чтобы она приехала и забрала меня. Мой телефон где-то под куртками, шарфами и другими сброшенными предметами одежды. Я начинаю искать его, дрожащими пальцами.
— Я не могу этого сделать. То, чего ты хочешь, чего хотят все парни. Я не могу. Несмотря на то, что ты, возможно, прочитал на стенах туалета. Я не могу. Найди другую девушку. Лучшую. Ту, которая не… я.
— Но я хочу тебя.
Я качаю головой, все сильнее и сильнее. Это была ошибка. Я снова все испортила. Я понятия не имею, как это делать. Понятия не имею, как быть обычным подростком с обычной жизнью.
— Нет, не хочешь.
Он тянется через сиденье и берет меня за руку. Я пытаюсь вырваться, но он силен, когда хочет быть сильным. Лукас не отпускает меня.
— Ты меня выслушаешь? Мне все равно что нацарапано на стене в туалете. Я здесь не из-за этого. Мне не нужна другая девушка. Мне нужна та, что в машине со мной, та, в которую я влюблен по уши. Если ты не готова, ты не готова. Это нормально. Я подожду.
Он говорит это так просто, как будто все может быть так легко.
— Да, точно. Самцы обычно получают то, что хотят. Если социально приемлемая шарада с получением разрешения девушки сначала не срабатывает в их пользу, они берут ее силой.
— Я не такой. Я думал, ты уже это поняла. Я говорю серьезно. Я подожду.
Слезы текут по моим щекам, снова предавая меня. Я едва могу говорить, но заставляю себя произнести слова.
— Ты не понимаешь. Я, возможно, никогда не буду готова. Возможно, я никогда не смогу это сделать.
— Хорошо.
— Ты меня не слышишь.
— Слышу.
— Я не… я не гожусь. Я не могу быть той, кем ты меня видишь.
Он наклоняет голову и молча смотрит на меня долгое мгновение.
— Думаю, я понимаю. У меня есть двоюродная сестра, которая прошла через… то есть, однажды ее вожатый в лагере…
Мои глаза, должно быть, безумны, потому что Лукас останавливается. Мое бешено бьющееся сердце вот-вот выскочит из кожи. Я трясусь так сильно, что моя рука ударяется о пластиковый подлокотник. Я не могу вести этот разговор. Что бы он ни собирался сказать, я просто не могу этого слышать. Мой собственный страх звучит в моих ушах как заунывный рев. Я не могу поверить, что делаю это, срываюсь прямо перед ним. Знакомая ненависть к себе набирает силу. Я просто хочу, чтобы это прекратилось, чтобы все прошло.
— Можно я тебе спою?
— Что?
— Могу я спеть тебе песню? Я сочиняю кое-что сам, когда играю на гитаре. В основном это ужасно. Серьезно, мое пение на одном уровне с пением обезьяны, но это помогает мне расслабиться, позволяет оставаться спокойным внутри.
Он воспринимает мое молчание как ответ, который хочет услышать. Его голос звучит высоковато и не в такт, но ритм хороший. Песня о любви к тому, кто уже ушел, о том, как не перестаешь любить кого-то после смерти, о том, как любовь ведет человека через самые темные времена. Песня звучит призрачно, с приторной ноткой, которая, кажется, усиливается в машине, просачиваясь сквозь гул двигателя и мягкое шипение печки.
Я закрываю глаза и позволяю песне проникнуть в меня. Мое сердцебиение замедляется. Я снова пытаюсь дышать.
В конце Лукас берет ноту не в такт, и его голос скрипит и трещит почти одновременно. Он начинает смеяться. Через мгновение я смеюсь вместе с ним.
Я потираю глаза свободной рукой.
— Не самое худшее, что я когда-либо слышала. В смысле, я не рвала ногтями свои барабанные перепонки или типа того.
— Большое спасибо. Я принимаю цветы, бурные аплодисменты и подарочные карты в Dicks Sporting Goods и GuitarHeaven.com. — Он все еще держит мою руку так крепко, что мои пальцы теряют чувствительность. — Ты не могла бы пересесть сюда?
Я качаю головой. Я не могу.
Вместо этого он придвигается ко мне. Разворачивая свое долговязое тело, Лукас неловко переползает через сиденье. Потом обнимает меня. Я застываю.
— Я думаю, ты потрясающая, — шепчет он мне в волосы.
— Я испачкала твою футболку соплями, — бормочу в ответ.
Он смеется. Я чувствую, как смех раздается в его груди.
Мы лежим так долго, тепло и безопасно в объятиях друг друга.
Чувство, овладевшее мной, — это что-то новое, яркое и пугающее как ад. Оно слишком хрупкое, чтобы смотреть на него, слишком нежное, чтобы прикасаться.
Это как пробуждение после долгого и тяжелого сна или глубокая оттепель — возвращение в мир. Оно происходит медленно, по одной онемевшей конечности за раз.
Глава 48
— Не могу поверить, что ты заставила меня надеть эту… вещь, — недовольно бурчу я Арианне. Я наряжена в слишком тесное фиолетовое платье-трубу, которое Арианна и тетя Элли каким-то образом убедили меня купить после того, как затащили в торговый центр и заставили примерить двадцать разных пышных, воздушных, цветочных платьев. Мой живот сдавлен, а в нескольких чувствительных местах в тело впиваются швы. Я едва могу дышать. — Как я смогу в этом есть?
Арианна просто улыбается.
— Тебе очень идет.
— Ха. Я чувствую себя как лошадь в корсете.
Масло пузырится и шипит в сковороде. Арианна добавляет моллюсков и накрывает сковороду крышкой. Ее волосы собраны в аккуратные локоны на макушке, а платье — серое с искрами, цвета грозовых туч. Она выглядит как кинозвезда, готовая к церемонии вручения премии «Оскар», но ведет себя как звездный шеф-повар, полностью контролирующий свою кухню.
Арианна набралась смелости и решила сказать родителям, что не пойдет в колледж, и попросила меня присутствовать при этом. Последние два часа она провела за готовкой. Потом расставила хороший фарфор и показала мне, как красиво складывать салфетки. После моих неуклюжих попыток, она быстро переделала их, и теперь салфетки аккуратно сложены и стоят, как бордовые пирамидки, возле каждой тарелки.
Натянув рукавицы, она достает из духовки лазанью со шпинатом и артишоками и ставит ее на стойку рядом с курицей Альфредо и запеченными зити с грибами.
Я смотрю на всю эту еду.
— Ты что, собираешься накормить здесь небольшую армию? Может быть, всех учеников Иисуса на Тайной вечере?
Она потирает лоб тыльной стороной ладони.
— Я просто хочу, чтобы все прошло идеально, понимаешь? Можешь проверить моллюсков?
Я топаю к плите, чуть не падая на трехдюймовых каблуках, которые одолжила мне Арианна. Наклоняюсь и потираю лодыжки.
— Черт, какие кошмарные приспособления. Наверняка их изобрел мужчина.
— Считай это тренировкой к выпускному.
— Ни за что. Я лучше сварю себя…
— В чане с маслом. Да, да. Я знаю. Но только не говори, что ты сможешь отказать Лукасу.
Я поправляю бюстгальтер без бретелек, который тетя Элли заставила меня купить, видимо, это тоже какое-то орудие пытки.
— Я могу сказать «нет» чему угодно. Отказать — для меня не проблема.
