Женщина, поднявшаяся с роскошного королевского ложа, выглядела вполне заурядно.
Женщина, вышедшая из спальни через пятьдесят минут, была суперзвездой телевидения.
Силвер Андерсон была готова к фотосъемкам для журнала «Вог» – для ударного материала, разумеется. Только ударный материал – таков был ее уровень. Свой косметический ритуал она совершила полностью. Солидный слой грима, броские глаза (она до сих пор носила накладные ресницы, они придавали ей властный, хотя и слегка старомодный облик). Губы излучали алый блеск, щеки были нарумянены. В ушах – массивные золотые сережки, на голове – белый шелковый тюрбан, в руках – светло-бежевая сумочка, беспорядочно обсыпанная бриллиантовой крошкой. Было лишь десять утра, но Силвер знала, что всегда выглядеть звездой – это ее долг перед поклонниками. При росте пять футов и три дюйма она сохранила фигуру девочки. Приходилось сидеть на диете, делать упражнения, и хотя выкроить время для спорта было трудно, результат стоил того. Сзади – тугая попка, дерзкая и самоуверенная походка – ее вполне можно было принять за двадцатилетнюю.
Спорхнув вниз, она не удостоила вниманием своего русского управляющего Владимира, который был педиком, и ее отношение не интересовало его ни в малейшей степени – лишь бы не уволила. Два раза в неделю его приглашали на ужин, чтобы он поделился подробностями личной жизни Силвер Андерсон. Для своих друзей звездой был он – как-никак живет в тени такой знаменитой хозяйки! О подвигах Силвер всегда трубили первые страницы газет. То проблемы с мужчинами (два бывших мужа, с десяток кавалеров), то с алкоголем (спасибо жене президента Бетти Форд, теперь это узаконили), то стычки с режиссерами, писателями, продюсерами – кто подвернется под руку. Силвер всегда с гордостью говорила: «Я профессионалка. И не позволю, чтобы мной помыкали какие-то бездарные дилетанты, которые хотят погреться в лучах моей славы. Пусть точно знают, с кем имеют дело».
Звездой Силвер Андерсон стала в двенадцать лет. Она пела и танцевала в школьном спектакле, и на нее обратил внимание отец одного из одноклассников, агент, чьей работой был поиск талантов; он рекомендовал ее режиссеру по подбору актеров для съемок нового крупного мюзикла. Она успешно прошла пробы, получила роль и стала минизвездой, заливалась соловьем еще в нескольких популярных картинах. Голос у нее действительно был замечательный, мощный и поразительно чистый. Впрочем, ничего странного в этом не было: ее мать Бланш (в прошлом сама певица, но карьеры не сделавшая) водила дочь на уроки пения уже с пяти лет. Бланш часто ей говорила: «Мне пробиться не удалось. Но ты, моя милая, возьмешь талант, который по наследству перешел к тебе от меня, и станешь величайшей звездой в мире». Бланш настояла и на том, чтобы девочка посещала уроки танцев и актерского мастерства. В результате детство Силвер было отравлено – занятия и занятия, чтобы в один прекрасный день стать звездой, в этом ее матушка не сомневалась. Когда ей было шестнадцать лет, спрос на музыкальные комедии в Голливуде резко упал, и ее агент предложил ей перебраться в Нью-Йорк и заняться театром.
«Никакого Нью-Йорка», – решительно возражал Джордж, ее отец, профессор колледжа, время от времени изобретавший, как выражалась ее мать, какие-то «бесполезные штучки». Они жили в большом доме с хаотичной планировкой, купленном на заработки Силвер, и пускать корни в другом месте у отца не было ни малейшего желания.
«Папочка, я должна ехать! – со слезами в голосе протестовала Силвер – по наущению матери. – Под угрозой вся моя карьера!» – Даже в шестнадцать лет она была склонна к легкому пережиму.
Бланш согласилась с дочерью. «Мы не можем разрушить ей жизнь, Джордж. Мы должны помочь ей воспарить!»
Джордж с тоской смотрел на свою властную жену с волосами морковного цвета и неосуществленными мечтами. Он знал ее не остановить, и было решено, что она вместе с Силвер поедет на полгода в Нью-Йорк, а он останется дома с их девятилетним на семь лет моложе своей знаменитой сестры сыном Джеком.
Силвер и Бланш пришли от Нью-Йорка в восторг, и он ответил им взаимностью. Силвер появилась в новом шоу «Божественная крошка», которое имело феноменальный успех и не сходило со сцены пять лет. За эти годы она вступила в первый брак (высокий брюнет на поверку оказался размазней), развелась (он потребовал с нее алименты), помогла матери развестись с Джорджем и присутствовала на бракосочетании Бланш с двадцатишестилетним рабочим сцены (матери в то время было тридцать восемь); ни у одной из них не возникало и мысли о том, чтобы вернуться в Лос-Анджелес, в Вэлли. Нью-Йорк полностью их устраивал.
«Джорджу и Джеку без нас только лучше, – рассуждала Бланш. – Ты была рождена для того, чтобы стать звездой. А я чтобы жить в Нью-Йорке и наслаждаться жизнью».
Что она и делала, благодаря успехам дочери и наличию молодого мужа.
За «Божественной крошкой» последовало еще одно убойное шоу, гигантскими тиражами разошелся ее альбом, а всякое выступление Силвер в кабаре сопровождалось бешеными аншлагами.
Домой она попала только через десять лет. Собственно, не домой в прямом смысле слова. Она сняла бунгало в отеле «Беверли-Хиллс» с ее тогдашним любовником, шведским жеребцом. В промежутке между интервью и прочими легкомысленными занятиями она наконец-то выбрала время позвонить отцу. «Приезжай завтра с Джеком в «Беверли-Хиллс», я приглашаю вас на ленч», – провозгласила она не без помпы, утаив, однако, что «Ньюсуик» готовит о ней большую статью, и им нужны фотографии в кругу семьи.
Джордж неожиданно уперся – он вычеркнул Силвер из жизни много лет назад. Да, она его дочь, но это не меняет того факта, что она блюдет только собственные интересы. В том, что распался его брак, он винил ее и никогда ей этого не простит.
Джек как раз вернулся домой после учебы в колледже. Это был девятнадцатилетний красивый и толковый малый, и, конечно, ему было любопытно повидаться с сестрой, которую он едва помнил. «Я поеду, папа», – с энтузиазмом заявил он.
Джордж не стал его удерживать, хотя в принципе был против их встречи. Оставалось лишь надеяться, что Силвер не отнимет у него еще и Джека.
На встречу со своей знаменитой сестрой Джек отправился в приподнятом настроении. Он вернулся через два часа с наморщенным лбом и критикой на устах. – «Она вся какая-то надуманная, охренеть можно! – воскликнул он. – Строит из себя английскую королеву».
У Джорджа отлегло от сердца, но он не подал вида. «Не ругайся, – отчитал он сына. – Вас так учат выражаться в колледже?»
