Ознакомительная версия.
— …Природные трудности, понимаешь! В прошлом году за путину прошло четырнадцать штормов, это как? Тайфуны один за другим всю осень! А зимой бураны такие, ветер с ног сбивает! — вывел ее из воспоминаний задушевный голос Ячменева.
Берг внимательно слушал, округляя глаза.
— Ну ладно, заговорил я вас, гости дорогие! — Ячменев поднялся из-за стола. — Работайте, снимайте, пишите! Конечно, хорошо бы по итогам командировки еще раз пообщаться, так сказать, поделиться увиденным! Ну и так, в любое время, если потребуется содействие, — милости прошу, милости прошу! — Он широким жестом снова протянул руку Маше и Бергу. — Телефоны мои знаете, звоните, если что, или через Лидию Гавриловну передайте! Как в гостинице, нормально заселились? У нас, конечно, не «Мариотт», ха-ха, но приезжайте лет через пять, будет и у нас отель не хуже, непременно!
Когда они вышли из пахнущего какой-то химией здания на сырой воздух, Маша глубоко вдохнула и выдохнула: хотелось отдышаться от красноречия и радушия.
— Мария, этот человек был комсомольский функционер, я правильно понял? — смиренно спросил Берг.
— Ну да, как почти все наши политики, банкиры, министры и тэ дэ, — устало ответила Маша. — А вы разве не были активистом Союза свободной немецкой молодежи? Как же тогда на учебу в Москву попали?
— Да, меня послала в Москву СДПГ! — согласно кивнул Берг. — Только не как активиста, а как победителя национального конкурса «Немецкий фотообъектив». Я тогда школу заканчивал, и мои снимки победили в номинации «Выше, быстрее, сильнее» — это спортивный репортаж. Но я конечно, был комсомольцем, как все, конечно! Но я закончил журфак в 1988 году, а в восемьдесят девятом, вы знаете, Германия объединилась, и активистом я так и не успел стать… А так, наверное, был бы…
«Надо же, мы с ним целый год учились на одном факультете, но я его совсем не помню, — подумала Маша. Впрочем, пятикурсники для них, только что поступивших несмышленышей, были небожителями, конечно, он и не снизошел бы до меня тогда!»
— Все мы были комсомольцами, и ничего дурного я в этом не вижу, — примирительно сказала она. — Коллективизм все равно лучше индивидуализма, который процветает сейчас.
— Вы так думаете? — растерянно спросил Берг. — А мне казалось, у вас сейчас не принято хорошо вспоминать то время…
— Ну, это кому как, — засмеялась Маша. — Меня журналистом сделали в комсомольской газете, за что я ей по гроб жизни буду благодарна. Но идиотизма тогда точно хватало. Впрочем, как и сейчас!
За разговором они дошли до рыбоперерабатывающего предприятия «Россия» — так пышно теперь назывался бывший скромный рыбозавод. Нырнули в острый запах сырой рыбы, водорослей и еще чего-то терпкого. Полдня провели в длинном дощатом цеху, где веселые крепкие девахи шкерили — бесстрашно пороли острыми, как бритва, ножами серебряную горбушу. Двумя отточенными движениями они пластали упругие тушки, успевая при этом перекрикивать грубыми голосами стрекот транспортера. Берг, весь облепленный чешуей и брызгами рыбьих кишок, скакал между транспортерами, искал ракурсы. Шкерщицы скалились, заигрывая с чистеньким немцем, предлагали встать с ними на конвейер.
Маша не скучала: с упоением узнавала знакомые запахи: йодистый дух рыбьей плоти, свежий лесной — от фанерных бочонков для икры. Радовали ее и незамысловатые шуточки девчат, и свежий ветер, свободно проносящийся сквозь цех. Она снова была дома, дышала привычным воздухом…
В сумерках вернулись в гостиницу, шли по опустевшим улочкам, в окнах хибар светились телевизоры — многие, видно было, смотрели японские программы с мило улыбавшимися раскосыми красотками и бурно хохочущими комиками.
— Это и есть сопка Любви. — Маша махнула в сторону темного силуэта невысокой сопочки. — Тут замглавы собирается храм строить. А раньше здесь другим богам служили, наверное языческим. Здесь девчата-шабашницы надеялись стать счастливыми, а становились чаще всего несчастными.
— Шабашницы? — уловил незнакомое слово Берг. — Это девушки из рыборазделочного цеха?
— Ну да, шабашницы, завербованные. — Маша сама удивилась, как странно звучат, казалось бы, давно знакомые слова. — Так раньше девушек называли, которые сюда приезжали на путину. Многие за деньгами, а многие хотели судьбу изменить, мужа найти или любовь — кому чего хотелось. Издалека ехали — с Украины, из Белоруссии, с запада, из Сибири.
— Любовь можно не так далеко искать, если ты молод, — отчего-то грустно сказал Берг.
— Не все и молодые были, шабашницы разные, вы же видели, — усмехнулась Маша. — Только любовь у них чаще всего на одну путину только и была. Вот на этой сопке рождалась, тут и помирала. Кому-то везло, конечно, но большинство находило совсем не то, что искало.
— А сейчас? — заинтересовался Берг.
— А сейчас не знаю, надо присмотреться, — покачала головой Маша. — Девчата вроде такие же, только меньше их, рыбы ловят меньше. Рыбаков, то есть женихов, стало быть, тоже меньше.
Ужинать решили в гостинице, в единственный в поселке ресторан идти не хотелось. Заснула Маша как убитая, едва коснулась подушки.
Берг долго сидел над дневником, не спалось. Чем ближе была цель, тем сильнее он чувствовал возбуждение. Да и необычность природы, яркие впечатления от здешних встреч не давали успокоиться, требовалось как-то переварить их, уложить в голове.
И Маша… Он все время исподволь наблюдал за ней. Она была не похожа ни на одну из женщин-журналисток, которых он знал. В ней не было ни напористости газетного репортера, ни наигранной наивности начинающих телезвездочек, ни искушенности прокуренных теток-обозревателей известных журналов. Она разговаривала с людьми, спрашивала, смеялась их шуткам так, как будто была одной из них. Пыталась работать вместе с ними, не совала в нос диктофон, блокнот доставала редко и записывала что-то в нем украдкой, не на глазах у тех, с кем говорила.
Естественность — вот, он нашел слово, которым можно было это выразить. Она была естественной, не играла в журналиста из центра, а была сама собой — обычной женщиной в необычных обстоятельствах. «Жаль, что об этом не расскажешь в своем репортаже, — подумал Берг, — вряд ли это будет интересно редактору рубрики. А вот читателям, наверное, было бы интересно, большинство из них представляют русских стереотипно, если не сказать карикатурно. Впрочем, как и русские — немцев», — добавил он сам себе.
Утром следующего дня был запланирован поход на рыборазводный завод, на ту сторону речки. Пошли пешком, потопали через деревянный мост, свесившись через перила, полюбовались темными тенями идущей вверх по течению рыбы. Берг шел с расчехленной фотокамерой.
За ними на почтительном расстоянии гарцевала на ободранных велосипедах стайка ребят лет восьми-девяти. Пацаны выписывали восьмерки, поднимали свои видавшие виды транспортные средства на дыбы — в общем, всячески демонстрировали независимость, но следовали за приезжими неотступно до самого завода.
На проходной их встретил дед-вохровец, проводил к директору, Николаю Николаевичу Спасову — высокому сухощавому человеку. Лицо его походило на индейскую маску — с резкими морщинами на загорелой до черноты коже.
— Что же вы хотите снимать? — Директор сложил перед собой узкие ладони с сильными пальцами. — Вы ведь в географическом журнале работаете, так я понимаю? Пейзажи, природу?
— Да-да, и природу, конечно, — заторопился Берг. — Но люди мне также интересны, ваша работа, условия, в которых вы живете. Хотелось бы попросить кого-то рассказать о себе, если возможно, побывать дома — люди интереснее всего.
— Это верно, люди интереснее всего, — как-то странно усмехнулся Спасов. — О производстве вам главный технолог расскажет, проведет вас по хозяйству, я предупрежу. А про людей… — Спасов нажал кнопку офисного коммутатора допотопной кон струкции. — Рая, зайди ко мне!
Через две минуты дверь резко распахнулась и вошла высокая статная женщина в синем халате. Унылая спецодежда не могла скрыть великолепной фигуры с высокой грудью, тонкой талией. Чуть скуластое лицо с прямыми, вразлет бровями и легкими веснушками на носу, светло-зеленые глаза, пышные русые волосы рассыпаны по плечам — просто красавица.
— Это Раиса Яновна Венцель, мастер цеха, — представил Спасов красавицу, открыто любуясь ею. — Рая, вот познакомься, гости из столицы. Время будет, прими их дома, покорми, обласкай. Сергей-то когда возвращается? — каким-то ненатуральным тоном произнес директор.
— Через неделю, вы же знаете, Николай Николаич, — обожгла взглядом Рая.
— Ну вот и хорошо, стало быть, сможешь?
— Конечно, Николай Николаич, — еще раз полоснула взглядом красавица. — Сегодня у меня стирка, а завтра милости прошу.
— Ну, тогда проводи их до Галины Афанасьевны, а? Она ждет.
Ознакомительная версия.
