Ознакомительная версия.
Еще через неделю, в субботу утром, Сева открыл дверь на звонок и замер. На пороге стоял незнакомый бородатый цыган лет сорока.
— Брат! — неожиданно закричала Катя и с визгом повисла у пришельца на шее, болтая грязными ногами.
Сева аккуратно завернул в последнюю чистую простыню самое дорогое, что у него было, — ноутбук — и поехал с ним вместе к Николаю. Цыгане не обратили на его уход никакого внимания: они громко галдели на кухне.
Незадолго до встречи брата с цыганкой Катей Николай обзавелся о-очень приличной квартиркой в самом сердце Москвы, поменял десятка два любимых женщин и жил в одиночку. Старым холостяком, как он любил говаривать.
Сева вошел в подъезд и был тотчас задержан суровым консьержем:
— Вы к кому?
— Бакейкин я… — смущенно повинился Сева. — Брат… Старший… — и вытащил паспорт. На всякий случай.
Сева не любил никаких властей и их законно побаивался. Особенно властей маленьких, поместных, которые всегда становились безудержными и безоглядными, как русские поля, в своем желании прочно, навеки утвердиться на этой земле.
— Бакейкин? — недоверчиво протянул консьерж и внимательным образом изучил основной документ Севы. — И верно, Бакейкин… Ну, ступай, раз Бакейкин… Дома Николай Витальевич. Шестой этаж.
— Я знаю, — сказал Сева, пряча паспорт в карман.
Выйдя из лифта, Сева остановился и прислушался. Брат действительно сидел дома — слышались звуки пианино.
Николай, когда бывал дома — а бывал он там нечасто, — любил сам для себя играть на пианино. Мать, обожая Коленьку, отдала его в музыкальную школу, которую тот благополучно окончил.
Открыв брату, Николай тотчас захохотал:
— Нет в жизни звука более захватывающего, чем вечерний нежданный звонок в дверь. Выгнала тебя твоя цыганская любовь? Выставила из твоего законного дома? Молодец баба! Уважаю! А ситуация у тебя теперь патовая… Экзотика! «Как упоительны в России вечера…» Не находишь?
Сева махнул рукой.
Два дня братья жили душа в душу. Жил здесь, правда, один Сева. Он тюкал на компьютере, сочиняя стихи и наслаждаясь покоем. Принтер то и дело засасывал новый листик.
А зима затем и приходит,
Чтобы силам дать понабраться,
Чтобы мыслям дать отмолчаться,
Чтобы чувствам дать отстояться,
А весной им родиться заново.
Приходящее пусть уходит
По весеннему половодью.
Настоящее пусть останется.
А зима затем и приходит,
Чтоб обдумать весну и лето.
А то что-то нам все некогда…
А то что-то все мы заняты…
Николай мотался где-то по матрешкиным делам. Приезжал поздно и похохатывал:
— Даешь стране угля? Я не встречал пока никого, кто умел бы лучше тебя поставить на место все запятые.
Через три дня Николай посадил брата напротив себя и сказал:
— Значит, так…
План Николая был гениален и прост. Он уже не первый год еженедельно качался в фитнес-клубе, а потому выглядел как настоящий атлет — самбист или штангист. Сева приведет его к себе, произнесет роковое: «Брат мой Колька!» — и оставит в квартире. Остальное доделает Николай. В плане не усматривалось ни малейшего просчета.
Когда Сева с братом приехали в Бибирево, цыгане точно так же галдели на кухне. Очевидно, последние несколько дней они посвятили именно этому занятию.
Первым делом Николай заявил, что спать на кухне гостям из табора больше не придется, потому что здесь будет спать он, а в комнате — он удивленно хмыкнул — в комнате ведь молодые!
— Кто станет мешать сестре наслаждаться с молодым мужем?! — патетически воскликнул Колька.
Сева никогда не подозревал за ним таких способностей.
Затем Николай быстренько и ловко вымыл на кухне пол и заставил Катиных «братьев» снять ботинки. Потом он заявил, что у него отпуск и поэтому днем из дома пусть все выметаются начисто: он намерен тренироваться. Из саквояжа Николай достал две гантели, эспандер и боксерскую грушу. И огромный пакет с продуктами. Грушу Николай мгновенно повесил в коридорчике и начал плясать и прыгать вокруг нее, иногда громко вскрикивая «Ух!» и «Эх!».
Цыгане замолчали.
— Братья уходят, — прошелестела Катя и хмуро опустила ресницы. — Им нужно уйти!
— Раз нужно, пусть идут, Катенька! Это не вопрос, — бодро ответил Сева и поставил на стол уставший от переездов ноутбук. — А я поработаю!
— Угу! — отозвался из кухни Николай. — Ситуация шаховая… Пойду брошу кости. Ночь на дворе…
Сестры проспали всю ночь в коридорчике, а Николай без конца вставал и ходил в совмещенный санузел, перешагивая через них, громко топал, печально вздыхал и трубно сморкался, изображая хронический гайморит. В шесть утра младший Бакейкин вскочил, врубил на всю мощь привезенную с собой магнитолу и распахнул настежь окно. Сырой холодный воздух быстро просквозил маленькую квартиру. Стояла такая желтая-желтая, шуршащая и тихо падающая на землю осень.
Николай приседал на кухне, вскрикивая «Эх!» и «Ух!», грел чудом уцелевший чайник, а потом очень неплохо запел, подпевая Долиной: «Важней всего погода в доме…»
Катя лежала молча и неподвижно, как прибитая гвоздями, и внимательно изучала потолок. Сева поднялся и пошел пить чай с Николаем.
К вечеру «сестрам» тоже понадобилось уйти. Проводив их, Катя вернулась в комнату и стала собирать свои платки и юбки, без конца их роняя. За это время их у нее набралось немало: Сева баловал Катю.
— А ты куда? — спросил он ее довольно равнодушно.
Сева устал, и его сейчас не слишком заботило, что будет.
— Мне тоже… нужно, — еле слышно ответила Катя.
— Ну куда ты пойдешь? С ними? Ты же можешь остаться! Это не вопрос… Только не надо без конца приводить своих многочисленных родственников, — рассеянно сказал Сева.
Катя стояла посреди комнаты неловко, словно боялась, неудачно шевельнувшись, нечаянно потерять наброшенный на плечи шелковый платок.
— Они все вернут, — повторила привычное Катя. — Им было очень нужно…
— Да ладно, Катюша! — махнул рукой Сева. — Вещи — тлен! Так ты остаешься или нет?
Катя покачала головой. Николай в дверях за ее спиной сделал круглые глаза, выразительно покрутил пальцем у виска и укоризненно взглянул на Севу.
— Иди, иди, Катерина, — деловито сказал он. — Севке работать нужно, стихи он пишет, усвоила? А вы ему не даете! Это серьезная работа, тишины требует. За его труд я брата уважаю безмерно. — И запел: — «Не обещайте деве юной…»
Катя согласно кивнула, уставясь в пол, — зачем обещать лишнее? — надела туфли и ушла.
Ознакомительная версия.
