Эх, если б не Юлькина беременность — все было бы проще. Конечно, главная проблема от этого не стала бы меньше, и все-таки бороться с ней было бы не так тяжело. В моральном плане появилась бы какая-то отдушина, возможность почувствовать себя живым человеком, а не роботом.
До дома осталось минуты три ходьбы, не больше. И опять придется натягивать на лицо улыбку счастливого идиота и не снимать ее до ночи. Нет, дома Вадим и в самом деле был счастлив. Или почти счастлив. Вот если бы не…
Все бы ничего, если бы только он хоть где-нибудь мог позволить себе расслабиться. Дома — нельзя, там Юлька. Ее беременность как раз вошла в фазу максимальной обидчивости — чуть только не так скажи, или не то, и слез не оберешься. Как дитя малое, честное слово. Иной раз хотелось прикрикнуть на нее, чтоб кончала придуриваться и становилась той Юлькой, которую он знал и любил. Но вместо той, веселой и взбалмошной, нынче была капризная избалованная кукла с огромным выпирающим животом, с вечно надутыми губками и глазками, готовыми в любой момент наполниться горючими слезами.
Эту Юльку, как ни раздражала его порою ее чрезмерная обидчивость, он тоже любил. Но не мог чувствовать себя с нею свободным и расслабленным. Приходилось постоянно пребывать в напряжении, контролировать каждое свое слово, каждый жест — как бы ненароком не обидеть. Хуже всего, что он никак не мог предвидеть, что именно может оскорбить чувства будущей мамочки. Как ни старался, а пару раз за вечер приходилось умолять Юльку о прощении неизвестно за что.
Не в силах идти дальше, Бахарев свернул к соседнему дому и присел на скамейку чуть поодаль подъезда. Хорошо, что сейчас не лето, иначе этот финт ему бы не удался из-за бабушек-старушек, вечно занимающих все лавочки в округе.
Он даже не стал стряхивать мягкий холмик свежевыпавшего снега, так и сел на него. Тот забавно хрустнул под тяжестью. В лицо летели мелкие колючие снежинки, Вадим морщился, уворачивался от них, но продолжал сидеть. Вот еще немножко, еще хоть чуть-чуть. Приятно было отбросить все эти "нельзя": здесь, на скамейке под чужим домом, все было можно. Почти все. Можно хмуриться, не опасаясь, как бы кого не возмутила твоя недовольная физиономия. Можно тихонько, в пол-голоса, выматериться себе под нос:
— Твою мать! — ни к кому конкретно не обращаясь, лишь выражая глубоко отрицательное отношение к окружающему непотребству.
На работе расслабляться тем более нельзя. Сожрут, и косточками не подавятся. Не коллектив — гадюшник. И главное — каждый прекрасно знает, что происходит, и всех это безумно забавляет.
— Твою мать!!!
Весело! Им всем весело! И хоть бы кто-нибудь задумался, что может оказаться в точно таком же положении.
По всему выходило, работу нужно срочно менять. И как он, идиот, сразу не догадался, чего она добивается? Надо же, еще радовался — какая замечательная начальница: чуткая, заботливая, благожелательная. Особенно учитывая окружающие новичка равнодушные, а то и откровенно злобные лица, Чуликова казалась ему едва ли не ангелом.
Подумать только — даже первые ее хищные намеки принял за проявление душевного благородства! Она его то по головке погладит, то, стоя на его спиной и склонившись к монитору, нежно на плечико облокотится. Или в кафешке за обедом невзначай прохладную свою ладошку поверх его руки положит. Вадиму же во всем этом виделась лишь дружеская поддержка: не робей, мол, я всегда рядом, в случае чего и помогу, и подстрахую…
Собственно, он и до сих пор еще не на все сто процентов был уверен в хищности натуры Чуликовой. Но процент этот неумолимо подбирался к сотне. Если и оставалась еще какая надежда на то, что он слишком превратно понял все ее намеки и ухищрения, то таяла она с каждым последующим днем.
Обиднее всего было то, что Наталья Петровна ему изначально очень даже приглянулась. Такая вся ухоженная, стройная, симпатичная. Скулы разве что резковаты, но это так, мелочи. А вообще, по большому счету, Вадиму бы очень хотелось, чтобы спустя годы Юлька выглядела так, как Наталья Петровна. Чтоб такая же была стройная, ухоженная, симпатичная. Говорят, беременность женщину красит. Как же! Ни тебе талии, ни тебе бедер, ни тебе груди — бесформенный бочонок. И даже лицо изменилось, опухло, что ли. Даже усики проявились. Пусть светленькие, но обозначились. Или не усики, а просто рыжина какая-то над губой проклюнулась? И на щеках та же рыжина, особенно под глазами.
И все-таки, несмотря на все метаморфозы, это была его Юлька. К счастью, беременность — временное состояние. Вот родит малышку, и все будет, как прежде.
Малышку… Вадим почему-то самоуверенно ожидал сына — как же, настоящий мужик первым делом должен вырастить сына, посадить дерево и построить дом для собственного дитяти. Сначала, дурак, расстроился, когда УЗИ показало, что будет девочка. Несколько дней ходил, как в воду опущенный — как будто девочка свидетельствовала о его недомужестве, что ли. Вроде плохо выполнил свою работу. Потом за субботним обедом в гостях у Юлькиных родителей тесть в прах развеял все его страхи:
— Дочь — это подарок небес, поверь мне!
Он улыбался зятю так искренне, так одобрительно, что Вадим немедленно ему поверил.
— Я тоже в свое время сына хотел. И что? Девка родилась! Только в то время никаких УЗИ не было — кого родит, того и принимай. Представляешь мое разочарование? После девяти-то месяцев ожидания! У тебя хоть время есть свыкнуться, смириться. А для меня это был удар.
Бахарев покивал согласно — уж он-то понимал тестя, как никто другой.
— А потом оказалось — лучше девки никого быть не может. Пацан что? Отрезанный ломоть. Он твой, только пока без тебя обходиться не научится. А дочка… Дочка — это навсегда.
— Так ведь наследник… — неуверенно возразил Вадим.
— Дурак ты, паря. Ты что, лорд английский? Или американский магнат? Или наш, русский, олигарх? Что ты можешь оставить в наследство, кроме своей фамилии? Ровным счетом ничего. А фамилия… Мне в свое время тоже обидно было. И сейчас обидно — получается, я последний Мамонов. Ну и что? Других Мамоновых на земле навалом. И ты не один Бахарев — наверняка другие имеются. Так что не пропадет фамилия, не бойся. Зато девка у тебя — ювелирная работа! И, между прочим, народом проверено: мужики всегда хотят сына, но в результате всегда больше любят дочь. Радуйся, дурачок. А сын, может, вторым номером пойдет — еще ж не вечер!
Теперь Вадим ждал появления дочки с неменьшей радостью, чем сына. Никакой он не бракодел, не недомужик, а ювелир — это тесть правильно сказал. Кто может лучше разбираться в этом вопросе, как ни отец, вырастивший дочь и выдавший ее замуж?
