Глава 3
Утро было пасмурное, тяжелые свинцовые тучи не пускали в город солнце. Первая неделя октября выдалась на редкость холодной и дождливой.
В коридорах училища было темно. Войдя в аудиторию, Викентий Ларионович Вольский повернул выключатель. Тотчас вспыхнули ярким холодным светом лампы на потолке. За все время своей преподавательской деятельности особенно нелегко давались ему утренние лекции, да еще при такой мрачной осенней погоде.
Заняв свое место за столом, он оглядел присутствующих учеников.
— Доброе утро, товарищи. Ну, давайте начнем. Тему сегодняшнего занятия я хотел бы посвятить масляным краскам.
Говорил он, стараясь придать своему голосу в это совсем нерадостное утро бодрые интонации и доставая тем временем из большого портфеля подготовленные материалы.
— Давайте для начала совершим небольшой экскурс в прошлое. Существуют исторические факты, которые говорят, что до того времени, когда человечество узнало о масляных красках, древние художники использовали в своих работах вещества минерального или органического происхождения, которые позднее назывались пигментами.
Для обогащения своей палитры новыми цветами применялись и вещества растительного происхождения. Это могли быть листья или корни, содержащие красящее вещество. Но все же надо признать, что палитра старых мастеров была в те времена не богата цветами. Белый пигмент, или свинцовые белила, красный и зеленый, получаемые из особой почвы, а также желтая краска. Используя, к примеру, уголь, получали черный цвет. Ну и конечно же путем смеси органических пигментов живописцы получали необходимые оттенки. Этого, разумеется, было недостаточно. Поэтому художники были в постоянном поиске все новых и новых пигментов…
Негромкий голос Викентия Ларионовича хорошо был слышен в аудитории.
Не имея собственных детей, преподаватель искренне считал учеников своими детьми, жил их радостями, помогал преодолевать трудности, гордился их успехами. Они платили ему той же монетой, любили его, он всегда был в окружении самых талантливых студентов.
Такая взаимная привязанность вызывала зависть у многих коллег Вольского. Кроме того, его лекции были построены интересно, а новая информация подавалась так умело, в результате даже очень сложный материал легко запоминался. Лекции же других педагогов зачастую проигрывали, были унылы и скучны.
На собраниях преподавательского состава в его сторону нередко звучали упреки в том, что он заводит себе любимчиков и, занимаясь с ними дополнительно, не уделяет внимания другим студентам, не вошедшим в «круг избранных». Такое поведение, на взгляд завистливых коллег, было недостойно советского учителя.
Вольский игнорировал эти выпады, считая для себя недостойным оправдываться. Оскорбленные коллеги даже грозились написать коллективную жалобу в Министерство по образованию. Но и в этом случае поведение его нисколько не менялось. Правда, дальше словесных угроз дело не заходило — все ограничивалось лишь «проработкой» на собраниях…
Учеба Саши шла своим ходом. Шаг за шагом постигал он все тонкости живописного искусства.
Ему нравилось училище, а сознание того, что из этих стен вышли многие талантливые художники, ставшие впоследствии знаменитыми, кружило голову. За время учебы Саша успел привыкнуть и привязаться и к новым своим товарищам, и к педагогам. Но, несмотря на то, что преподавательский состав художественного училища состоял из достойных и компетентных в своем деле специалистов, все же самыми любимыми для него были занятия Викентия Ларионовича. Да и сам Вольский явно благоволил талантливому юноше, так что их симпатия была взаимной.
В характере Саши Шубина была одна особенность, которая проявлялась еще с детства, — он видел людей в каком-либо цвете. Допустим, своих теток, Варю и Зою, он видел в грустном лиловом, а родителей, которых он не знал, навсегда окутала прозрачная голубая дымка. Дворник Захар представлялся ему в зеленом цвете… Интересно, но это цветовое видение людей и событий потом всегда будет присутствовать в его работах.
Купив себе в художественном магазине две палитры, Саша вечерами тренировался, смешивая краски, чтобы получить тот или иной цветовой тон или оттенок. Жирная, маслянистая субстанция легко выдавливалась из тюбика и ложилась на палитру. Было интересно наблюдать за тем, как синий и желтый комочки при смешивании превращались в зеленый, а синий и красный — в фиолетовый. Беря за основу три чистых цвета — красный, желтый и синий, примешивал к ним по одному какому-то иному цвету. В самом начале он начинал смешивать только два цвета, потом усложнил задачу, перейдя к смешению трех красок. Полученные результаты Саша записывал в блокнот, который потом тщательно изучал. Если же ему не удавалось получить тот или иной оттенок, просиживал до ночи, пытаясь найти ошибку. Когда не удавалось справиться самому, на следующий день он показывал свои записи Викентию Ларионовичу, и тот охотно помогал юноше справиться с задачей, давал полезные советы.
Комната юного художника теперь напоминала мастерскую. На столе — разложены краски и кисти, аккуратная стопа больших листов бумаги. Книжные полки, висевшие на стенах, были заставлены учебниками по искусству. Многое из написанного в тех учебниках было еще ново и непонятно, но Саша с завидным упорством продолжал снова и снова перечитывать трудные страницы. Причем некоторые правила, принятые в живописи, он просто запоминал как не требующую доказательств аксиому.
Зима прошла для Саши незаметно. Как-то не запомнилось ничего, кроме прочитанных учебников и листов бумаги, которые превращались потом в рисунки и наброски, а также холстов, на которые он накладывал свои первые мазки. Его пальцы теперь пахли растворителем, а в кожу рук и под ногти прочно въелась краска.
Зачеты и экзамены он сдавал на «отлично», педагоги хвалили его и ставили в пример остальным. Однако особенно важными для Саши были похвалы Викентия Ларионовича Вольского. Именно к его мнению он особо прислушивался и следовал всем рекомендациям старого мастера.
Саша похудел за зиму, стал еще привлекательнее, носил свободные рубашки и шейные платки. Теперь все чаще раздавались у него за спиной печальные девичьи вздохи, однако сердце его оставалось глухо ко всем знакам внимания, которыми так щедро одаривали его сокурсницы…
Подходил к концу трудный учебный год, надвигались долгожданные летние каникулы.
Как-то вечером Саша сидел на Кировском мосту, ныне это Троицкий мост, как раз напротив Петропавловской крепости. С этого ракурса вид, по мнению Саши, был наиболее удачным. Крепость, освещенная солнцем, хорошо видна. Она не казалась такой уже мрачной, какой была на самом деле. Рисунок был почти закончен, оставалось только несколько последних штрихов, чтобы показать блеск золотого шпиля.
