Мать кивнула.
— Думаешь, биологический возраст зависит от климата? — спросил Антон.
— Ты сообразительный, — улыбнулась Нина Степановна. — Я в этом уверена. У меня есть то, что я называю «рыбой» формулы старения. Но ее нужно снабдить «мясом».
Антон почувствовал сильное жжение в груди.
— Я еду, — сказал он возбужденно. — За «мясом» для твоей формулы.
Он намеренно подчеркнул «твоей», потому что знал, как ревностно относится мать к своей теме. Она никого не впускает в нее и не впускала. Он — первый.
Нина Степановна догадалась, о чем он думает. Откинулась на спинку стула, сложила руки на груди и посмотрела на сына. Ее гладко причесанные волосы, все еще темные, без седины, блестели под люстрой.
— Скажу честно, Антон. Мне будет жаль, если все, что я наработала, придется отдать кому-то чужому. Мой, знаешь ли, биологический возраст тоже больше календарного. Поэтому я, как теперь понимаю, считалась талантливым молодым ученым. — Она сделала ударение на слове «молодым». Она усмехнулась. — Знали бы они, что на самом деле мои мозги и все остальное старше на десяток лет, чем должно быть по паспорту.
— Значит, если бы северные народы жили в других условиях, то продолжительность их жизни…
Мать подняла руку и поморщилась:
— Не так примитивно. Они развиваются быстрее, Антон, они опережают время. Я думаю, дело в этом. Причина? Скорее всего в особенностях биохимических процессов, на которые влияет и климат тоже. Твой отец умер не в шестьдесят два года, как по паспорту, ему, по крайней мере, было хорошо за семьдесят.
Антон кивнул, он чувствовал, что шея расслабляется и голова больше не испытывает напряжения. Обмякла спина.
Да, его мать всегда была проницательной. Но даже она не знала, как вовремя предлагает ему уехать.
Он закрыл глаза.
— Ты уже там? — тихо спросила Нина Степановна.
— Я вижу снег… лед… Берингов пролив…
— Смотри внимательней, Антон. Отец рассказывал, что его дед на собаках пересекал этот пролив. Он ездил на Аляску…
— Ага, к эскимосам, которых на Аляске называют инуитами.
Он услышал смех матери:
— Только не привози собачью свору домой, ладно?
Он тоже засмеялся и открыл глаза.
— Не привезу, — пообещал он.
Мать напоминала ему о том, как в детстве он однажды принес четырех щенков-дворняжек и объявил, что будет выращивать ездовых собак. Запрягать в санки. Вся семья долго пристраивала малышей в хорошие руки…
Но обещает один человек. А исполняет обещание — другой.
Антон Дубровин еще никогда не расставался с женщиной, с которой у него были долгие отношения. Потому не догадывался, что это труднее, чем сблизиться, — иной градус. Марина, замечал он, с некоторых пор как будто наблюдала за ним. Неужели ожидала развязки?
Если честно, Антон устал. Разница в возрасте висела над ними постоянно, каждодневно. Она как низкий потолок в доме: посмотришь, и пробирает тревога — вот сейчас опустится и придавит голову.
Эта разница мучила не столько его, сколько Марину. Она не позволяла Антону забыть, что между ними возможна только временная связь. Марина старше его на одиннадцать лет. С ней он познакомился в первый месяц работы участковым врачом.
В тот осенний день у него было несколько вызовов. Молодой и очень ответственный доктор требовательно и решительно позвонил в дверь. Он хорошо помнит кнопку — зеленая, квадратная, в самом центре — бледно-зеленая, от бесчисленных прикосновений.
— Вы доктор.
Он услышал женский голос за дверью, потом звон цепочки. Женщина не спрашивала, а утверждала. Открыла быстро, можно подумать, стояла за дверью.
— Входите.
Антон переступил через порог и остановился.
Женщина была маленькая, худенькая. Голова показалась ему большой для слишком тонкой шейки и узких плеч. Но когда присмотрелся, понял — это иллюзия, она возникла из-за оранжевого облака мелких кудряшек. Антон невольно зажмурился, чтобы избавиться от неожиданного видения. Ему вдруг показалось, что это не волосы, а рыхлый клубок тонких золотистых змеек.
Он отвел взгляд от ее волос и укорил себя — вот что значит щелкать пультом перед телевизором чуть не до рассвета. Ночью показывают такое, что не заснешь, даже если очень захочешь.
Антон плохо спал в эту ночь, как и в предыдущие. Тревожная бессонница одолела его с тех пор, как он занял место участкового врача. Он просыпался в холодном поту, лихорадочно прокручивал в голове — куда, к кому идти сегодня.
— Раздевайтесь, — скомандовала она хрипло.
Антон вздрогнул. Однако кто из них врач? Но руки подчинились быстрее головы. Пальцы дернули хвостик длинной «молнии», «собачка» почти бесшумно пробежала сверху вниз, куртка развалилась надвое.
— Ботинки можете не снимать, — услышал он, вытряхиваясь из куртки.
— Сюда, — коротко бросила она, указывая на крючок вешалки. Закашлялась.
Ага, вот и симптомы простуды, отметил он, подчиняясь указаниям хозяйки. Он почувствовал себя уверенней. Можно сказать, прием больного уже начался.
Вешая куртку на крючок медного цвета, Антон заметил, как женщина поднесла бумажный носовой платочек к глазам, промокнула, потом к носу. Услышал хорошо знакомый звук. В первые дни в поликлинике он вздрагивал от этих трубных носовых звуков, ему даже казалось, что пациенты намеренно терпят, сидят с забитым носом за дверью, чтобы сделать это перед ним. Для убедительности. Потом привык.
Желая взглянуть на себя в зеркало — неизвестно зачем, Антон наткнулся взглядом на тыквы. Они лежали на верхней полке деревянного стеллажа, круглые, оранжевые, с серыми хвостиками. Под ними он увидел целую полку кабачков, а еще ниже — лохматый кочан капусты. Он втянул носом воздух, собираясь уловить характерный запах, но его не было.
— Я попал… в овощехранилище? — рискнул пошутить Антон. Что-то смущало в этих овощах.
— Почти, — шмыгнула носом хозяйка, потом хрипло закашлялась.
Похоже на трахеит, отметил он. При бронхите кашель глуше. Потому что бронхи — глубже.
— Но это ненадолго, скоро все заберут, — объяснила она.
— Красивые, — оценил он, — очень спелые. — Антон потрогал хвостик тыквы. — А-а. Я понял, — засмеялся, удивленно посмотрел на хозяйку. — Они не… А выглядят, как…
— Они не настоящие, — кивнула она и снова закашлялась. — Я делаю их из всякого мусора. — Она махнула рукой.
— Зачем? — спросил он тоном любопытствующего подростка, который пришел в гости к мудрой тетушке.
— Чтобы не гнили, как настоящие. — Она шумно, со свистом вздохнула. — Вы, доктор, лучше других знаете — все настоящее гниет и портится. — Рассмеялась.
