Бэннинг вскидывает голову и смотрит так, будто это не у него, а у меня нервный срыв.
– Что? Нет. Хотя да, я принимаю витамины, но… А-а-а, черт! Опять я попался на твои уловки! Я говорю о твоей должности. О поездке в Италию. О твоих офигенных организаторских способностях. И предлагаю заключить пари.
– Не знаю, что ты имеешь в виду, но если тебя это успокоит, то, пожалуйста, объясни мне. – Прислоняюсь к стене и прячу руки за спину, чтобы он не видел, как я впиваюсь ногтями в ладони.
«Никогда не показывай страха, трусишка».
Прекрасно. Это тоже из репертуара моего отца, человека, чье представление об организаторских способностях сводилось к тому, чтобы бить по голове каждого, кто ему возражал.
– Ну, давай, говори. Какое пари?
– Если за ближайший месяц сумеешь добиться, чтобы хоть один человек – любой – назвал тебя хорошей, милой, славной, доброй и тому подобное, можешь ехать в Италию. Если нет – останешься здесь и будешь работать. – Он складывает руки на груди, и вид у него при этом делается удивительно, тошнотворно, омерзительно самодовольный.
– Спятил? Думаешь, я рискну давно запланированной поездкой в Италию – и билетами, не подлежащими возврату, стоит добавить, – ради какого-то ребяческого пари? Мы что, в младших классах? – Я так разъярена, что почти чувствую, как мои волосы встают дыбом.
Интересно, можно ли умереть от ярости?
– Эй, это ведь ты считаешь себя и большой начальницей, и душой компании. Думаю, ты сама понимаешь: почти невозможно всего за четыре недели найти кого-нибудь, кто сочтет тебя славной девушкой. Такое кардинальное изменение личности займет пару лет, не меньше…
Бэннинг, раздвинув губы, демонстрирует безупречные зубы, но на улыбку это не очень похоже. По крайней мере, на приятную улыбку.
– Ты просто невменяем. Я ни за что не поставлю на карту свой отпуск ни в споре, ни в любой другой твоей гл пой затее. Разговор окончен.
Поворачиваюсь к двери, обдумывая, насколько сильно нужно хлопнуть ею, чтобы одна из картин слетела со стены.
– Совсем-совсем слабо? – Голос очень тих, и я едва его слышу.
Но все-таки слышу!
Гнусный подонок. Как раз перед Рождеством мы обе дали с Бэннингом, и я упомянула, что мы с Джули обожаем фильм «Рождественская история» и с каким изумлением обнаружили, приехав однажды в Нью-Йорк за покупками, что окна «Мэйси»[7] оформили в точности как в том фильме. Мы совершенно обезумели, в результате накупили тонны елочных игрушек и других украшений для дома. Кукла Ральфи с качающейся головой до сих пор стоит у меня на столе.
Шеф бросает мне вызов, сразу перейдя к «совсем-совсем слабо», минуя просто «слабо». Это не только серьезное нарушение этикета, но и весьма нелепый оборот речи для взрослого человека. И я этого так не оставлю.
– Ты, наверное, шутишь. Мы только что обсуждали будущее новой товарной линии нашей компании, а ты подначиваешь меня детской дразнилкой?
– Все правильно, Грин, А что такое? Кишка тонка? Хорошо, давай увеличим ставку. Забудь про Италию. Если выиграешь – если кто-нибудь, кто угодно, назовет тебя хорошей, милой, приятной или как-нибудь вроде того, – то останешься на своей должности.
Теперь на его лице ни тени улыбки, никакой, даже зловещей. От удивления я раскрываю рот. Босс явно не шутит.
Он грозится меня уволить.
– Я не могу… Ты не можешь…
– Еще как могу.
Этот человек не знает, с кем связывается. Я гордо поднимаю голову:
– Хорошо. Я принимаю твое дурацкое пари. Давай уточним ставки.
Бэннинг садится за свой стол и тянется к телефону.
– Мы только что их уточнили. Я занят, Кирби, и я уверен, у тебя в отделе еще остался кто-нибудь, способный помочь спасти ситуацию. Не забывай про отчеты.
Нужно проявить твердость. Так просто он от меня не отделается.
– Нет, я хочу знать, какова твоя ставка. В случае проигрыша. Готова выслушать предложения.
Он откладывает телефон и смотрит на меня долгим, оценивающим взглядом.
– Мы только что договорились. На кону твоя должность.
– Она у меня уже есть. Я хочу больше.
– Что ты задумала?
Улыбаюсь, стараясь как можно больше походить на акулу.
– Я хочу публичного извинения. Ты устроишь собрание персонала и публично извинишься за то, что подверг сомнению мою компетентность.
– Идет. – Бэннинг вновь хватается за трубку.
– И не спорь со мной, я… э-э… Что?
– Я сказал – идет. Теперь, если не возражаешь… – Он набирает номер и указывает мне на дверь.
Уходя, забываю хлопнуть дверью, ошеломленная столь быстрым согласием. Я готовилась к сражению, а он…
Ах вот оно что!
Он полностью уверен в победе и даже мысли не допускает о том, что ему придется передо мной извиняться.
Кажется, что из легких, свистя, разом вышел весь воз дух, и я в изнеможении прислоняюсь к стене рядом с закрытой дверью его кабинета. Мысли стремительно мчатся, будто белки бегают в колесе.
Бэннинг абсолютно уверен.
Неужели у меня и впрямь такой ужасный характер?
Устало иду к своему кабинету и понимаю, что мне придется выяснить это за четыре недели.
4
Брианна
Баритон – певец-мужчина, обладающий не очень низким голосом, или наиболее распространенный голос среди мужчин
Езда на автомобиле по серым, слякотным дорогам Сиэтла в течение сорока пяти минут, необходимых, чтобы добраться до дома мадам Габриэллы, не способствовала поднятию моего настроения. Сначала эта глупая ошибка с демоническими верблюдами, потом у Кирби было плохое настроение – весь день, начиная с обеда. Я пыталась узнать, не нужна ли ей моя помощь, но ответом был лишь ее изумленный взгляд. Думала, что Кирби набросится на меня, но она вдруг осеклась, не успев открыть рот, и вздохнула, а потом пробормотала что-то насчет того, что люди переоценивают добродетель.
Наверное, я никогда не узнаю, что она имела в виду.
Вот и показался выстроенный в сельском стиле дом моей преподавательницы по вокалу, где та жила с тысяча девятьсот пятидесятого года. Прелестная постройка из красного кирпича, с белыми ставнями, навевающими мыс ли о сказках и имбирных пряниках. Летом в крошечном дворике распускались цветы, радуя глаз буйством красок и форм. Я припарковала автомобиль и сделала глубокий вдох, пытаясь сосредоточиться перед грядущим не легким вечером. Мы не занимались почти неделю, и мне предстояло поплатиться за то, что мадам Габриэлла называет ленью. Я точно знала, что услышу.
«Настоящий талант никогда не отдыхает, Брианна».
Я с грустью вздохнула. Бьюсь об заклад, что великие оперные дивы вроде Марии Каллас не теряли драгоценное время за расшифровкой отчетов по маркетингу, зарабатывая на оплату квартиры. Иногда мне было просто необходимо чуть-чуть отдохнуть.
