На бусине, зажатой в его ладони, было написано одно-единственное слово — «нежность».
Обстановка в квартире на рю де Лота была спроектирована Эйлин Грей. Идеи принадлежали Женевьеве, но и Лулу сыграла не последнюю роль. На реконструкцию ушло более года, весь этот год они на широкую ногу жили в отеле «Ритц», умудрившись потратить целое состояние. И вот, наконец, перед ними лаковая симфония. В гостиной черные стены блестели, расчерченные серебряными геометрическими фигурами, в кабинете поражал и затянутый пергаментом потолок, и изящный книжный шкаф, знаменитая, выполненная в форме каноэ кушетка «Пирога» черепаховой расцветки. Здесь же находились модные кожаные кресла «Бибендум», абажуры цвета страусиного яйца. Квартиру много раз фотографировали для глянцевых журналов и газет вместе со счастливой парой, позирующей на переднем плане.
И все-таки Роберт чувствовал: до реконструкции квартира нравилась ему больше, сейчас она казалась менее уютной. Но они собирались прожить здесь долгое время, и потому роскошный и дорогой проект Женевьевы стоил потраченных денег. Тем временем Роберту приходилось руководить своей швейной мануфактурой на другом побережье Атлантики, полагаясь более, чем ему того хотелось, на Брэма Фэйли и других проверенных специалистов, а также на скрипучую систему связи. Телефоны имели обыкновение отключаться на самой середине важного разговора, а электричество, похоже, передавалось по проводам в каких-то судорогах, угрожающе при этом вибрируя. Все было далеко от идеала, но он хотел этого, потому что этого желала Женевьева. Ничто не придавало смысл его жизни в большей степени, чем осознание того, что сто жена счастлива.
— Ты счастлива, дорогая? — Они остановились, пройдя парадное, и целовались. Он крепко обнял ее, нежно придерживая ее затылок, словно держал в руках изящное, хрупкое яйцо. Его карманы были набиты стеклянными бусинами, завернутыми в бумагу.
— Я буду чувствовать себя счастливой, когда заполучу пару туфель от Паоло Закари. — Она вырвалась из его объятий и направилась к своей комнате. — А этой хрюшке Вайолет де Фремон, очевидно; стоит только пальцем поманить, и он у ее ног.
— Ах, опять туфли. — Их фигуры смутно отражались в крошечных золотых плитках, покрывавших стены. Два расплывчатых силуэта на небольшом расстоянии друг от друга. Он наблюдал, как отражения медленно приближаются друг к другу.
— Уже поздно. — Она взялась за дверную ручку. — Пора спать.
Роберта охватили грусть и давящая пустота. Даже его отражение погрустнело. Он вспомнил, как его жена смеялась вместе со своей ужасной подругой в этот вечер. Он вспомнил презрение в подведенных черной тушью глазах Лулу, пренебрежительную ухмылку, затаившуюся в уголках ее красных губ. Лулу, несомненно, была его врагом, только теперь он с удивительной ясностью понял это. Она всегда незримо присутствовала рядом с ними, и едва ли это было игрой его воображения. Сейчас он почти разглядел ее отражение в золотых плитках стен рядом с собой и Женевьевой.
— Но ты можешь присоединиться, — добавила она. — Если хочешь, пойдем.
3
На следующий день после званого вечера в доме де Фремон Женевьева направилась к Рампельмайеру, в австрийскую чайную на рю де Риволи, где они частенько встречались с Лулу, особенно когда у Лулу заканчивался очередной роман и она желала отпраздновать это событие или утешить себя с помощью десерта.
Женевьева устроилась на своем любимом месте, за столиком в углу под аркой, откуда хорошо было видно всех посетителей. Она наполовину расправилась с шоколадом по-африкански (лучший шоколад в Париже, приготовляемый по секретному рецепту) и пралине с миндальной начинкой, когда явилась Лулу в том же платье, что и прошлым вечером. Кое-где обертки от конфет, украшавших платье, отвалились, оставив болтающиеся нити. Макияж выглядел чересчур густым и небрежным, а искусно завитые локоны распрямились.
— Принесите шоколадный мусс, — крикнула Лулу официантке, — и кофе. — А затем, понизив голос, обратилась к Женевьеве: — Меня кто-нибудь преследовал?
Женевьева пристально оглядела зал, больше делая вид, что пытается обнаружить мнимых недоброжелателей.
— Кого я должна искать? Жандарма? Фаната? Обманутую жену?
Лулу пожала плечами:
— Полагаю, кого-то из них. Но в данный момент — Джо Лазаруса.
— О, дорогая? Что-то случилось?
— Просто он никогда не смирится с отказом. — Лулу сняла свою накидку и уселась поудобнее. — Он бродит за мной, словно тень. Лучше бы я никогда не спала с ним, Виви. Не знаю, о чем я только думала. У него такие короткие ноги и вывернутые ступни. И походка пингвина. Я раньше не обращала на это внимание, пока не увидела его без брюк. Знаешь, такое забыть невозможно. И еще он делает эту вещь. Он… — Но тут к их столику подошла официантка с приборами и салфетками для Лулу, и та замолчала.
— Итак, этот мусс за бедного старого Лазаруса. Лулу махнула рукой:
— Он ужасно невезучий человек, ничего уж тут не поделаешь. Пожалуйста, давай поговорим о чем-нибудь еще.
— Как все прошло вчера ночью?
Еще один небрежный взмах руки.
— О, ты ведь знаешь. Все как обычно.
— Расскажи мне все, я так хочу узнать, что пропустила.
— Нет. — Лулу недовольно надула губы. — Ты должна была остаться там со мной. Глупо слушать истории, к которым ты сама не имеешь никакого отношения.
Официантка принесла кофе и мусс.
— Не будь такой, Лулу.
— Какой? Ты убеждаешь меня, что тебе достаточно мужа. Если это действительно так, тебе не нужны мои истории, чтобы почувствовать себя счастливой. — Она принялась ковырять ложечкой десерт.
Женевьева вздохнула:
— И при чем здесь мой муж? Мне что, не дозволено поинтересоваться, как ты провела вечер?
— Ладно тебе, Виви. Ты прекрасно знаешь, что не хотела идти домой в конце вечеринки. Признайся же, наконец.
Женевьева допила горячий шоколад.
— Я ужасно хотела спать. — Ее шея затекла, ей хотелось размять плечи и покрутить головой. Она до сих пор чувствовала руки Роберта, которые поддерживали ее голову, когда он целовал ее в холле. И зачем он это делает? Она словно угодила в тесный корсет.
— А в супружеской постели было невероятно увлекательно, да?
Роберт любил «предварительные» ритуалы. Особый стук в дверь, один едва заметный, один сильный. Это напоминало ей сердцебиение. Каждый раз одно и то же. Затем, как будто еще оставалась необходимость в том, чтобы подтвердить, что это именно он, из-за двери доносилось: «Это я», — потом он, наконец, входил. Роберт всегда ложился в кровать с левой стороны, прижимался к ней своими ледяными ногами, чтобы согреться.
