— Я говорила, как сильно тебя ненавижу? — последнее почти ору ему в лицо.
В сердцах хочется еще и ногой гневно топнуть. Едва сдерживаюсь.
— Тебя, дуру, дважды чуть не пристрелили, ты это понимаешь?!
Замираю, как суслик перед песчаной бурей, когда Таир неожиданно повышает голос. С такой силой обрушивает, сквозь меня словно молнии проходят. Острыми пиками к полу пригвождают.
Конечно же, я помню о том ужасе, в который превратилось мое беззаботное существование. Как ни пытаюсь забыть, все вокруг только и делают, что напоминают, и усугубляют мою внутреннюю истерику. Макают как слепого котенка в воду, каждый раз заставляя захлебываться, но не позволяя утонуть.
— А ты понимаешь, что меня достала такая жизнь? Достала! Пусть бы уже убили!
— Рот закрой, — сурово одергивает. — И никогда так не говори.
Я и замолкаю. Просто не могу ослушаться. Тарский так смотрит, будто внутрь меня проникает. И там… в груди каким-то странным теплом все обволакивает. Не жжет, только греет и чуть-чуть пощипывает.
Приятно. Смущающе. И пугающе.
Сжимая обмундирование, на мгновение взгляд опускаю, чтобы иметь возможность дыхание перевести.
— Отлично, — проговариваю чуть погодя нарочито легкомысленным елейным голоском. — Я надену жилет и уродскую каску. Но в ложе шторы задернем, и я сниму.
— Какой смысл? Ты не увидишь представление.
— Я сама такое представление устрою, завтра во всех газетах напишут!
Тарский качает головой и медленно проговаривает:
— Ты ненормальная.
— Ага… — киваю и смеюсь. Он так долго на меня смотрит, не знаю, как скрыть волнение, кроме как растянуть с обычной дразнящей дерзостью: — Таи-и-ир…
Но даже без этого мы не ставим точку. У нас каждый раз многоточие.
6
Я и грешная, и ангел,
я лавина и вулкан.
© Ирина Круг «Цок, цок, каблучок»
— Я красивая? — спрашиваю с вызовом, когда Таир помогает мне выбраться из машины перед зданием Большого театра.
Он смеряет меня пристальным взглядом. Медленно скользит от каски, которую я словно корону несу, к стиснутой бронежилетом груди. По бедрам взгляд Тарского как будто плавнее скатывается и с ощутимой задержкой стопорится на голой ноге, которая выступает в высоком разрезе длинного вечернего платья.
— Очень, — абсолютно невозмутимо резюмирует, но в глазах какой-то огонь вспыхивает.
Он наполняет меня жаром и драйвом.
— Отлично.
Изящно подбираю пальцами подол и важно шествую за охраной к центральному входу. Таир идет чуть позади. За ним еще два бойца. С таким размахом и в подобном обмундировании мы еще в свет не выбирались. Люди разевают рты и оборачиваются, но меня внезапно это лишь веселит. Я, безусловно, подражаю Тарскому, сохраняю полное хладнокровие, ведь так мы выглядим эффектнее, но в душе смеюсь.
В фойе мое настроение изрядно портится. Виной тому какая-то блеклая скрипачка. Она здоровается с Таиром и улыбается ему. Тот отвечает сдержанным кивком, но сам факт, что они знакомы, заставляет шестеренки в моем мозгу крутиться, как жернова, в отчаянных попытках выстроить ясную картинку степени их близости.
Потеплел ли его взгляд при виде нее? Не нервничала ли она, увидев меня?
Понять что-то практически невозможно.
В царской ложе мне доводится побывать далеко не впервые. Однако прежде мы бывали здесь с отцом или тетей Людой. С Таиром — никогда. Сейчас же, когда охрана проверяет помещение, задергивает красные бархатные шторы с золотистой бахромой и выходит за дверь, знакомая обстановка вдруг ощущается необычайно интимной и волнующей.
Освоившись в полумраке, снимаю и откладываю каску.
— Жилет оставь.
Почему-то даже голос Таира в этот миг кажется другим. Таким же суровым, но вместе с тем приглушенным, вибрирующим и тягучим.
— Почему?
— Я сказал, — припечатывает с нажимом.
От такого контраста моментально завожусь.
— Сколько можно мной помыкать? Договаривались, что я тут разденусь… — от злости кулаки сжимаю. — Зачем меняешь условия?! Я тебе не дурочка со скрипкой!
Знаю, что поступаю глупо, упоминая эту девушку. Не могу сдержаться!
— Нет, ты дурочка без скрипки. В жилете и в каске.
— Пошел ты!
— Закрой уже рот, Катерина, — проговаривает Тарский после выразительного выдоха. Занимает одно из кресел, и я на автомате делаю то же самое. — Слушай. Может, вникнешь в суть, раз уж смотреть отказалась, — это он о представлении, которое, стоит заметить, уже началось.
Естественно, нрав не дает мне с первого тычка послушаться. Да и… Сдался мне этот спектакль, когда рядом ОН.
— Все равно половину додумаю. Я и при зрительном восприятии так делаю, а без него — и подавно.
— Не удивлен.
Ну что это за ответ? С легким флером пренебрежения и жирнющим слоем равнодушия. Кушай, Катерина, подавись!
Чем холоднее Тарский со мной обращается, тем сильнее зреет во мне желание подорвать его самообладание. Хоть на минуточку… Да хоть на три секунды!
— Ты сексом как любишь заниматься? Что тебе нравится?
Едва последний вопрос соскальзывает с моего бедового языка, Таир рывком сдергивает меня с кресла.
— Мамочки… — пищу инстинктивно, ощущая, как больно впиваются в шею сзади его пальцы.
Зажмуриваясь, готовлюсь шмякнуться лицом об пол. Но Тарский как-то быстро меня проворачивает и подхватывает обратно, когда я уже носом о жесткий ковер чиркаю. Следующий рваный выдох произвожу уже ему в лицо. Прочесываю жилетом белеющую в полумраке мужскую рубашку. Инстинктивно пальцами в каменные мышцы плеч впиваюсь. Только после этого полностью осознаю физическое положение своего тела — сижу на Таире верхом.
Черт меня подери…
— Зачем спрашиваешь? Есть конкретное предложение?
Почему я слышу в его голосе угрозу?
Крупная ладонь соскальзывает мне на спину и, надавив между лопатками, толкает корпус вперед. Воздух из груди выбивает. Когда его дыхание чувствую, желаю вдохнуть. Втянуть поглубже. Только не могу. Легкие не раскрываются.
— Катерина?
Понимает ли он, как действует на меня? Тело жаром вспыхивает и, вразнос с этим, мурашками покрывается. Я, конечно, вдыхаю, но так бурно и неосторожно, что сходу голова кругом идет.
Смущенно отмечаю, как между ног обильно увлажняюсь. Хочется потереться об Тарского.
Черт… Это так странно…
— Я… Да… Да-а… Я кое-что умею, — пытаюсь казаться опытной.
Знать бы, что именно, черт возьми!
Недавно мне попался эротический роман, где довольно подробно описывался половой акт. Я эту сцену так и сяк вертела, и все равно не смогла визуализировать происходящее. Решила, что нужно бы увидеть, а как раздобыть порнокассету еще не придумала.
— Почему мне кажется, что ты в очередной раз нагло врешь?
— Нет. Не вру, — заверяю слишком яростно. Да, «шапка горит». Хорошо, что видим только очертания друг друга. Не заметит, что я красная, как бабушкин венгерский ковер. — Хм… Так… А что тебе нравится?
Упорно допытываюсь не только затем, чтобы отвлечь. Действительно знать хочу.
— То, что мне нравится, тебе делать нельзя.
Голос и посыл вмиг мой пыл остужают. Тот же эффект достигнуть можно, лишь вывалив на голову ведро снега.
— Почему это?
— Потому.
Нет, так дело не пойдет.
— Я думаю… Считаю, ты должен меня поцеловать! — выпаливаю неожиданно нахально и требовательно. Таир молчит. Ощущаю лишь, как мощно вздымается и плавно опадает его грудь. — Поцелуй меня, — прошу уже мягче.
Нетерпеливо подаюсь к нему, в намерении самостоятельно инициировать контакт. Едва удается мазнуть губами по плотно сжатой твердой линии рта, отталкивает. Только у меня уже реакции идут. Дрожь пробивает, и дыхание спирает.
