фейерверк, и я думаю о том, что напиться шампанским – мое единственное спасение. Но, увы – вскоре слышно заунывную песню, и Матвей не дает моей мечте осуществиться. Он тащит меня танцевать.
Вы когда-нибудь танцевали медленный танец с партнером, который совершенно не умеет танцевать? При этом вас от него слегка подташнивает, а высокие тонкие шпильки босоножек после трех бокалов шампанского едва держат вас на ногах.
Но я стойкая девушка. Я с честью выдерживаю испытание танцом и даже ни разу не спотыкаюсь.
– За молодых! – радостно кричит Игорь Евгеньевич, и Карим быстренько разливает коньяк в стопки. Мама подмигивает мне и улыбается.
Я глупо улыбаюсь в ответ и тянусь за четвертым бокалом шампанского от проходящего мимо официанта. Сегодня я напьюсь. Это даже не обсуждается.
Во дворе становится совсем темно, и в траве зажигаются разноцветные фонарики. Совсем как в нашем старом доме, когда я была еще маленькой, и когда был жив папа. Воспоминания, подогретые шампанским, заставляют испытывать невыносимое напряжение. Мне плохо. Очень.
Время тянется бесконечно долго. Матвей пытается со мной говорить, но у нас почти нет общих тем для разговора, а я не поддерживаю его неудачные попытки меня заинтересовать. Он начинает раздражаться, постукивает пальцами по столику, я же продолжаю медленно цедить шампанское, постепенно приближаясь к своей цели отключиться от причиняющей боль реальности.
Увы, коварное шампанское заставляет меня испытывать не только опьянение, но и тошноту.
– Мне надо в ванную, – криво улыбаюсь я Матвею, поднимаюсь из-за столика и о, ужас, спотыкаюсь о ступеньку, ведущую к дорожке от бассейна к дому. Мне не удается удержать равновесие, я растягиваюсь на ступенях и конечно привлекаю всеобщее внимание.
Ко мне спешат Матвей, мама, тетя Кора, кто-то из гостей пытается помочь мне подняться, но я почему-то не могу встать. Цель достигнута – шампанское парализует мой мозг, и я больше не контролирую свое поведение.
Мне удается подняться, но вместо того, чтобы уйти в дом, я, балансируя, забираюсь на сцену. Вырываю у липкого ведущего микрофон, и у меня начинается истерика.
Я кричу, что я всех ненавижу. Что эти разноцветные фонарики, мелькающие в траве, Карим приказал включить специально, только для того, чтобы освежить мои воспоминания о собственном отце, и что это очень подло, вот так вывести меня из равновесия в мой день рождения.
Что я не вещь, и моим расположением нельзя торговать. Я кричу что-то еще и давлюсь рыданиями. Тетя Кора и мама с ужасом пытаются отнять у меня микрофон и стащить со сцены, но я упорно продолжаю реветь и орать, что я ненавижу Карима.
Гости шокированы. Они молча взирают на мою пьяную истерику. Матвей стоит у сцены, беспомощно разводя руками. Он выглядит, словно побитая собака, которая не знает, как себя вести.
Наконец тете Коре удается вырвать у меня микрофон, и он летит в бассейн. Мама и тетя волокут меня вниз, и мы втроем упираемся в Карима.
Он стоит перед нами, словно каменное изваяние. Его лицо перекошено от ярости и гнева. Мама и тетя испуганно замирают перед ним.
– Карим, я… я жутко извиняюсь за Кристину… – сглатывая ком, бормочет мама.
– Вон! – приказывает отчим, испепеляя нас ледяным взглядом. – Все трое вон из моего дома! Чтобы ноги вашей здесь больше не было!.. А ты, – он хватает маму за горло, – ты отдашь мне все, что я заплатил за твоего мужа. Все, до копейки.
– Карим, я… я не смогу тебе отдать так много денег… у меня их просто нет… – глотая слезы, шепчет мама.
– Надо было думать раньше! – он отталкивает ее от себя и резким жестом указывает нам на железные автоматические ворота. – Я заберу у тебя все права на твои книги! А теперь пошли вон из моего дома!
Тетя и мама крепко держат меня под руки и стараются быстро пройти мимо гостей. Все смотрят на нас с отвращением и жутким презрением. На мое счастье, Матвей за нами не бежит следом. Но какова цена моей пьяной свободы? Похоже, своей глупой выходкой я подписала маме приговор.
Глава 3
Никогда больше не буду пить шампанское. Уже почти полдень, а я все никак не могу подняться с постели. Мне плохо. Перед глазами летают вертолеты, голова жутко кружится, а тошнит так, что не помогает даже кислый лимон, который заботливая тетя Кора по моей просьбе принесла мне на блюдце.
Если учитывать тот факт, что я заняла ее спальню, она очень хорошо ко мне относится.
Мама со мной не разговаривает. По моей милости мы оказались в тесном домике у тетушки на окраине Сочи. Карим не позволил нам взять ни одной вещи из его дома. Мама забрала только свой ноутбук и наши документы. Я была не в состоянии даже говорить, не то, чтобы что-то собрать. А по дороге к тете в такси я пела песни, и меня не могли заткнуть даже мои двоюродные братья-близнецы. Потом меня укачало и стошнило прямо во дворе. В общем, было, за что не разговаривать.
А самое обидное в том, что со мной это произошло впервые. Я не напивалась шампанским даже в подростковом возрасте, не говоря уже о том, чтобы так вести себя, будучи учительницей младших классов. Да уж, накосячила.
Я пытаюсь сесть. Меня снова уводит куда-то в сторону, но я знаю, что мне необходимо поговорить с мамой. Я чувствую себя жутко виноватой перед ней за свой срыв. Ведь могла же дотерпеть до утра, а потом мы с мамой что-нибудь придумали бы. Дались мне эти фонарики. Надо было слушать маму и идти к психотерапевту, чтобы проработать свои детские травмы.
Через двадцать минут мне удается справиться с дурнотой, и я медленно спускаюсь по скрипучей деревянной лестнице на первый этаж.
Мама задумчиво стоит у окна небольшой кухни. У нее в руках чашка кофе, как и обычно в первой половине дня. Но вместо шелковых пеньюаров, которые она так любила носить в доме Карима, на ней светлые облегающие джинсы и просторная шифоновая туника серого цвета. Я понимаю, что это
